25.05.2010 в 11:44

Пишет  black wind:

А еще я хожу по улицам в слизеринских цветах - белые брюки и зеленая рубашка. так спокойнее. вот только браслета не хватает...

"Весна. Наступают душевные холода.
Я в губы целую «по дружбе» и «просто так».
А если и ты с инквизицией не в ладах:
Терпи до предела. Терпи и считай до ста.

А если и ты «без любви» и «на эту ночь»
И если потом: «Я приснюсь тебе, детка, спи»
То оба горазды мы угли в огне толочь:
Красиво писать о любви, попивая спирт

Судьба мне должна – я полсердца ей дал за шанс.
Что делать с такими чувствами – сам реши.
А если решишь, что не справишься - не мешай.
Руками я в клетку грудную: коснусь души.

Зубами в изысканность шеи: я пью до дна,
Ведь неба в тебе словно в солнечном божестве.
Затучена в небе одна на двоих луна.
И утро я мыслями вновь посвящаю себе."

@темы: заметки о мальчиках и девочках, стихи, цитаты

---

Заболеть на третий рабочий день - плохая идея.... поэтому сегодня домой к родителям - добывать антибиотики по системе "Кровь, смерть и отмщение: не выживет никто"... + молоко, мед, зверобой и лимоны... к выходным хочу быть здоровым и на Флюс....

---

24.05.2010 в 13:44

Пишет  the filthy youth:

Человек познается по глупым поступкам. Замужество, деньги, карьера – это стереотипы биографии. А вот глупый поступок – он всегда только твой!…
© Сукины дети

@темы: цитаты

---

Ночь. Абсент. Музыка... а ведь клево же....

@темы: маленькие женские радости

---

Поймала себя на странном. Наверное это болезнь. Я скучаю по кирби и по своему тамошнему начальству...это явно плохая примета на новом месте, да?

---

"Надо ехать в начале лета - неизвестно, что будет потом...
Надо ехать по краю рассвета, а иначе это дурдом..."

@темы: цитаты

---

Я много пил и мало спал....

@темы: маленькие женские радости

---

Пришла устраиваться. Все документы до сих пор лежат в рюкзаке. Мне же выдали интернет и список вопросов на тему " а что такое"... и отправили радостно искать ответы, дабы потом я рассказала начальству лекцию на тему... сижу вот щас и смотрю на получившийся текст...думаю как бы его теперь сделать покороче и попроще... а то мне ж нежалко))) я ж соскучилась, а по времени года как раз просыпается синром сессии и поиска материалов...)))

Так что да - метод отвлечься работой шикарен... сижу вот роюсь по разным законопроектам...красооота.

Пообещали, что когда придет начальник, который совсем главный, разберемся с документами. Пришел начальник - обрызгал вместе с цветком из пульвилизатора и убег обедать... жду. Хочу договор и трудовую...не зря ж ее утром покупала)))

@темы: маленькие женские радости

---

Баш

В школе сказали выбрать ребенку индивидуальную образовательную траекторию на 4-10 классы...
Сижу читаю описания траекторий...
Такое впечатление, что персу специализацию выбираю: ошибешся - нового делать придется.

@темы: 58-я, цитаты

---

Берегите сильных людей.
Сильные люди бывают намного беззащитней слабых. Во время урагана гибкий тросник гнётся и шуршит, а сосна просто ломается и умирает навсегда - говорят китайцы, а китайцы знают, что говорят.
Сильные люди отвечают вовсе не за себя. И даже не за своих близких.
Они отвечают за весь мир, попавший в их орбиту. Потому что сила притягивает к себе - так говорят физики, а они тоже знают, что говорят.Сильные люди вовсе не здоровее и не крепче всех прочих. Просто они точно знают, что не имеют право падать в обморок и умирать, пока от них всё еще кто-то зависит. Они способны во время обширного инфаркта прыгнуть в воду, доплыть до тонущего ребёнка, вытащить его на берег, удостоверится, что ему больше ничего не грозит, - и только тогда отключиться. Так говорят медики - а медики повидали на своем веку куда больше чудес, чем физики и китайцы вместе взятые.
А еще сильные люди очень одиноки. И вовсе не потому, что никого не терпят рядом с собой. Просто...Они же сильные? Вот никому и в голову не приходит, что и им бывает больно, страшно, одиноко, просто тоскливо...
Ходят по земле сильные, молчаливые люди. С ними не всегда легко, не всегда приятно, не всегда комфортно - зато надежно. Это и есть та самая кавалерия, которая всегда приходит на помощь в последний момент!
Берегите сильных людей.


© Сандра Мэй.

@темы: цитаты, о человеках

---

18.05.2010 в 17:55

Пишет  Hurry to like:

Любовь — это испытание. Она испытывает дух человека. Да, если вы достаточно разумны, если вы способны опираться на свое сознание, вы можете совладать со страстью. Но что дальше? Обозлиться на весь белый свет, поставить на себе крест и спрятаться? В монастырь? В глушь? В Саратов? Нет, если вы по-настоящему любите человека, нужно пройти весь этот путь до конца, а не бежать прочь, поджав хвост, при первых взрывах петард. Просто идите вперед, делайте то, что должны делать, то, что подсказывает вам сердце. И ничего не бойтесь. Да, любовь — это испытание. Но испытание, которое делает вас сильными.

Анхель де Куатье. Исповедь Люцифера

@темы: о высоких чувствах, цитаты

---

18.05.2010 в 16:46

Пишет  Аленка Одиночество:

Может не совсем цитата
Один умный профессор однажды в университете задал своим студентам такой вопрос. «Все, что существует, создано Богом?» Один студент смело ответил: «Да, создано Богом».
«Бог создал все?» спросил профессор. «Да, сэр,» ответил студент.
Профессор спросил, «Если Бог создал все, значит Бог создал зло, раз оно существует. И согласно тому принципу, что наши дела определяют нас самих, значит Бог есть зло.» Студент притих, услышав такой ответ.
Профессор был очень доволен собой. Он похвалился студентам, что он еще раз доказал , что вера в Бога это миф.

тык

Еще один студент поднял руку и сказал «Могу я задать вам вопрос, профессор?»… «Конечно,» ответил профессор. Студент поднялся и спросил «Профессор, холод существует?»
«Что за вопрос? Конечно, существует. Тебе никогда не было холодно?» Студенты засмеялись над вопросом молодого человека.
Молодой человек ответил, «На самом деле, сэр, холода не существует. В соответствии с законами физики, то, что мы считаем холодом в действительности является отсутствием тепла. Человек или предмет можно изучить на предмет того, имеет ли он или передает энергию. Абсолютный ноль (-460 градусов по Фарегейту) есть полное отсутствие тепла. Вся материя становится инертной и неспособной реагировать при этой температуре. Холода не существует. Мы создали это слово для описания того, что мы чувствуем при отсутствии тепла.»

Студент продолжил. «Профессор, темнота существует?» Профессор ответил, «Конечно, существует.»
Студент ответил, «Вы опять неправы, сэр. Темноты также не существует. Темнота в действительности есть отсутствие света. Мы можем изучить свет, но не темноту. Мы можем использовать призму Ньютона чтобы разложить белый свет на множество цветов и изучить различные длины волн каждого цвета. Вы не можете измерить темноту. Простой луч света может ворваться в мир темноты и осветить его. Как вы можете узнать насколько темным является какое-либо пространство? Вы измеряете какое количество света представлено. Не так ли? Темнота это понятие, которое человек использует чтобы описать что проиходит при отсутствии света.»

В конце концов, молодой человек спросил профессора, «Сэр, зло существует?» На этот раз неуверенно, профессор ответил, «Конечно, как я уже сказал. Мы видим его каждый день. Жестокость между людьми, множество преступлений и насилия по всему миру. Эти примеры являются не чем иным как проявлением зла.»

На это студент ответил, «Зла не существует, сэр, или по крайней мере его не существует для него самого. Зло это просто отсутствие Бога. Оно похоже на темноту и холод — слово, созданное человеком чтобы описать отсутствие Бога. Бог не создавал зла. Зло это не вера или любовь, которые существуют как свет и тепло. Зло это результат отсутствия в сердце человека Божественной любви. Это вроде холода, который наступает, когда нет тепла, или вроде темноты, которая наступает, когда нет света.»
Профессор сел.

Думаю вам будет интересно узнать имя молодого студента, - Имя молодого студента было — Альберт Эйнштейн !

@темы: философские тетради, цитаты

---

Найджел Воттс Как написать повесть

11. ТЕМА
Предмет представления. Путеводная нить. Теза. Как распознать тезу.
12. РЕДАКТИРОВАНИЕ И ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНАЯ ФОРМА ПРОИЗВЕДЕНИЯ
Письмо и редактирование. Конечная форма произведения. Достоинства и недостатки письма "по-очереди". Темп. Как контролировать бег времени. Как получить перспективу. Длина повести и длина раздела. Как закончить книжку.


ТЕМА

Тема - это ядро повести. Иногда тема появляется писателю еще до того, как он напишет первое слово, иногда писатель начинает с какого-то предчувствия, и только в процессе возникновения повести открывает, что, собственно, хотел сказать. Не имеет особого значения, есть ли тема импульсом, от которого ты начинаешь работу над повестью, или финальным пунктом - оба способа одинаково хороши. В то же время, важно, чтобы твоя повесть вообще имела тему, потому что без нее никакая история, как бы замечательно она ни была написана, не удовлетворит читателя.

Чем же есть эта важная вещь, называемая "темой"? Слово это может иметь так много разных смыслов, что для нужд этого раздела я предпочел бы отказаться от его использования. А на освободившееся место предлагаю трехуровневое разделение на:

- представленный предмет

- путеводительная нить

- теза

Представленный предмет

Представленным предметом данной истории есть ее ощутимая реальность. Например, предметом сказки о Джоне и волшебной фасолине, являются последствия продажи коровы за пять заколдованных фасолин. Если ты слышал, что все фабулы уже были рассказаны, то мнение это не могло касаться предмета, потому что благодаря неисчерпаемому разнообразию мира, количество предметов тоже неисчерпаемо.

Предмет повести в огромной степени зависит от того, в каком виде авторской прозы она помещается. Если твою работу можно отнести к какому-то хорошо известному литературному течению, ты должен ориентироваться в его современных направлениях. Солидное знание повестей, принадлежащих к тому же самому виду, что и твоя, очень важно. Важно также, чтобы знать, что люди думают о таких книжках - мода характерна тем, что часто меняется, поэтому стоит держать руку на ее пульсе. И не только в том, что касается прозы, потому что до того, как данное произведение появится в книжных магазинах, идеи его успеют устареть как минимум на два - три года. Поэтому надо читать газеты, литературные журналы, подписаться, например, на журнал, посвященный научной фантастике, записаться в Общество авторов романсов. Надо знать, о чем думают, разговаривают и пишут другие.

Старайся следить за новыми течениями: в политике, в обществе, в науке. Подружись с Майклом Крайтоном, и постарайся узнать, каким образом он умудряется раньше других ориентироваться в том, что сегодня самое модное.

Если хочешь увеличить свои шансы заработать большие деньги, возьми какую-нибудь из "горячих тем", и безжалостно ее эксплуатируй. Может, так ты не обеспечишь себе место в галерее литературной славы XX века, зато не исключено, что найдешь читателей.

Вот рецепт, как добыть Оскара: показать героя, побеждающего препятствия, на фоне обстоятельств, которые позволяют зрителям освободиться от неприятного чувства вины.
Стив де Суза

Путеводная нить

"Горячая тема" может привлечь внимание издателя. Но отдельной проблемой является поддержание высокой температуры, и здесь появляется путеводительная нить. Я использую слово "нить", потому что это что-то, что помогает потерявшемуся автору найти правильную дорогу, так же, как обычная хлопчатобумажная нитка, протягиваемая от дерева к дереву, помогает найти дорогу в заколдованном лесу. Путеводительная нить - это некая объединяющая идея, определенная мысленная линия, которая тянется сквозь целую повесть, и на которую вешаются, как бусинки, отдельные события фабулы. Количество таких нитей ограничено, вот список встречаемых наиболее часто:

любовь,
выживание,
вина,
жадность,
жажда славы,
месть,
справедливость,
искупление вины,
власть,
свобода,
познание себя,
тщеславие

Какова путеводительная нить сказки о Джоне и волшебной фасоли? Это зависит от рассказчика, но с уверенностью можно сказать, что жадность. Большинство повестей содержит несколько путеводительных нитей, которые в такой ситуации должны сплетаться между собой, т.е. изящно соединяться друг с другом.

Может, проще всего будет показать это сплетение нитей на примере какой-то конкретной истории. Вот она, авторства американского писателя Леонарда Михаэльса.

Рука.
Я ударил сына. Злость моя была сильна. Как справедливость. Потом я обнаружил, что рука онемела.
- Слушай, я должен тебе объяснить определенные сложные вещи, - сказал я сыну.
Я говорил, полон внимания и заботы, в основном об отцах. Он спросил, не хочу ли я, чтобы он меня простил.
- Да, - сказал я.
- Нет, - ответил он.
Как в игре "кто кого".

Здесь мы имеем классическую, хотя и короткую, фабулу. Хотя эта история не является совершенно самостоятельной (она входит в состав сборника подобных новелл), показывает от начала до конца процесс определенного изменения, которое при ближайшем рассмотрении содержит в себе все восемь пунктов дуги. Стазис, первый импульс - удар по ребенку, цель - стремление к самооправданию, неожиданность, которой является онемение руки, решающий выбор - просьба о прощении, кульминационный пункт - отказ в прощении, поворот - перемена ролей: отец из доминирующего становится доминируемым, развязка.

Предмет повествования определить легко: сначал отец бьет ребенка, а потом между ними происходит разговор. Если же говорить о путеводительных нитях, то возможны разные интепретации. По-моему, это могут быть чувство вины, и власть.

Теза

На третьем и самом важном уровне различения, мы имеем тезу. Это она гарантирует книге внимание издателя, и облегчает публикацию. Читатель может распознать тезу, либо нет - и в зависимости от этого будут развиваться дискуссии и споры о книге, если она будет напечатана. Из всех трех тематических уровней произведения, именно о тезе чаще всего забывают писатели.

Чем она является? Проще всего ее можно определить, как "то, что автор жаждет сказать на тему путеводительной нити, и что можно определить одной фразой".

Импульсом для написания книги есть длящийся одно мгновение всеобъемлющий образ жизни.
Ангус Вилсон

Говорят, что Винстон Черчиль, будучи однажды в ресторане, отослал обратно на кухню пудинг, со словами: "Прошу забрать этот пудинг - в нем нет темы". Привередливый читатель может то же самое сказать о повести, в которой нет тезы. Всеобъемлющий образ жизни необязательно должен быть сразу глубоким, но он не должен быть слишком запутанным. Пудинг, который состоит из риса, а частично из ревеня с ягодами, слишком запутан. Кроме того, большинство из нас не ищет ни в повестях, ни в пудинге глубины. Мы ищем то, что понятно.

Присмотримся ближе к нашему определению тезы.

То, что автор - это значит ТЫ (не общество, не достигнутая тобой мудрость, не традиция)

Жаждет сказать на тему путеводительной нити - например, что ты можешь сказать о жадности? (А что Леонард Михаелс говорит о власти и чувстве вины?)

И что можно определить одной фразой - если то, что ты хочешь сказать, требует долгих и сложных объяснений, может быть, стоит посвятить своей тезе еще немного внимания. Не исключено, что это окажется трудным делом, и что придется тебе пару месяцев думать об этом (знаю, знаю, естественно, что ты думаешь все время); может, только в момент окончания своей повести ты поймешь, чем является ее теза. Очень много книг, в принципе, имеют характер обширной дискуссии между отдельными частями авторского "я". Части эти могут в конце концов остаться при своем мнении, либо объединиться, но так или иначе, должен появиться какой-то вывод.

Повесть - это спор, выраженный с помощью литературного воображения.
Анжела Картер

Ни в коем случае не пренебрегай этим вопросом. Если "пришпилишь" свою тезу, либо создашь что-то вроде "вдохновенного послания", это без сомнения оплатится. Четко сформулированная теза может придать соответствующую остроту всей книге. Повесть может быть действительно спором, но она не должна стать хаотическим скандалом.

Независимо от того, насколько сложную историю ты рассказываешь, ее всегда можно подъитожить одной фразой (правда, в некоторых случаях она будет достаточно длинной), не боясь, что такая манипуляция приведет к исчезновению ее многомерности. Кажется, Энштейн сказал, что тот, кто не может объяснить свою работу восьмилетнему ребенку, является шарлатаном.

Быть может, те, кто говорит об ограниченном количестве фабул, имеют в виду именно тезу. Но речь не идет о том, чтобы твоя теза была оригинальной или глубокой; речь идет о том, как ты ее представишь. Вот несколько охотно используемых, надвременных тез:

Преступление не оплачивается
Любовь преодолеет каждое препятствие
Победитель забирает все
Добро всегда побеждает
Нет ничего худшего, чем ненависть отброшенной женщины
Правда всегда выходит на явь

Теза (а в определенной степени и путеводительная нить) не вписана в скелет данной истории, и проявляется только в самом процессе повествования. И здесь выходит на сцену личность автора: даже самая простая история, при сохранении более менее той самой восьмипунктовой дуги, может быть представлена в самом разном свете - чтобы в этом убедиться, достаточно прочитать репортажи с одного и того же события в нескольких газетах. Два журналиста, с разными взглядами и убеждениями, представят два совершенно разных взгляда, совершенно не искажая при этом фактов.

Теза зависит не только от способа повествования, но так же и от интерпретации читателя. Поэтому смысл данной истории всегда будет предметом открытой дискуссии - за что особенно благодарны должны быть критики, потому что в противном случае большинство из них потеряло бы работу. Каков, например, смысл истории, рассказанной Леонардом Михаэлсом? Что чувство вины, которое превращается в самооправдание, может повернуться против виновного? Что внешняя беззащитность в конце концов побеждает? Если читатель поймет данное повествование иначе, чем автор, это не так важно; важно, чтобы сам автор понимал смысл своих поступков. Благодаря этому его работа, даже если не добьется огромного успеха, будет убедительной.

Не каждая повесть обладает хорошо распознаваемой тезой. Так может быть потому, что автору не удалось передать тезу способом, понятным для читателя, или сама теза с самого начала была непонятной. Такого рода книжки, как скверного качества "фаст фуд": на первый взгляд вкусно, но в реальности мало полезно. Они так же могут оставить после себя чувство неудовлетворения, причем не из-за недостаточно большого объема, а потому, что их поверхностная привлекательность не кроет в себе никакого конкретного содержания. Спрос на литературную дрянь ширится так же, как спрос на дрянь гастрономическую, потому что на обоих можно заработать неплохие деньги. Независимо от того, какой вид писательства тебя привлекает, не сопротивляйся. Пытаясь "на силу" втиснуть смысл в свои произведения, ты не будешь натуральным. Даже дрянь по-своему монолитна.

Сообщение тезы относится к задачам фабулы. Главная причина неудач повестей - это их неоднородность. Правда, первая попавшаяся цепочка событий, единственным смыслом которых является усиление драматизма повествования, может с горем пополам исполнять функцию фабулы, но такая фабула не имеет шансов пережить того, кто ее придумал.

Как распознать тезу

Если путеводительную нить можно сравнить с протянутым от дерева к дереву хлопчатобумажным шнурком, то теза есть как компас, благодаря которому известно, в какую сторону надо идти. Не имея компаса, ты перепутаешь направления, и годами будешь ходить по кругу. "Блуждающая" фабула бесформенна, потому что лишенный чувства направления автор не смог отличить, что "подходит" для его повести, а что нет. Потому что сознание того, о чем мы НЕ пишем есть так же важно, как понимание того, о чем пишем. Работа, которая содержит в себе слишком много путеводительных нитей и недостаточную тезу, есть как гуляш, сделанный из слишком большого числа компонентов - он имеет вкус многих, и не имеет вкуса вообще.

События, из которых складывается фабула, должны подбираться в связи с тем, что писатель хочет сказать о путеводительной нити: если твоя теза звучит, как "преступление не оплачивается" (путеводительной нитью в этом случае может быть жадность), то ты должен задуматься, например, как будет подходить к ней сцена, разыгрывающаяся между преступником, и его ангельски терпеливой партнеркой. Может, она будет противоречить логически? Может, читатель на мгновение подумает, что преступление все-таки оплачивается? Это можно допустить только при условии, если оно чему-то служит.

Вопрос "чему это служит?" следует задавать себе в каждой главе, и в каждой сцене. Что этот или тот элемент говорят о тезе?

Самое главное, чтобы произведение искусства имело какой-то центр, то есть такое место, где сосредотачиваются, или откуда выходят все лучи.
Лев Толстой

Самое лучшее, если читатель повести сможет понять ее тезу на основе самой конструкции произведения, без дополнительных объяснений. Если в конце книги ты позволяешь своим персонажам слишком много говорить, ступаешь на зыбкую почву, потому что читатель начать подозревать, что таким выкладыванием карт на стол ты пытаешься выкрутиться из проблем. Не забывай, что драматизм достигается с помощью акции. Хорошая фабула основывается на показывании идеи через конкретность. Хорошая история - это такая, которую можно показать пантомимой, не утратив при этом тезу.

Совершение выборов героями должно быть согласовано с тезой. Если ты не можешь увидеть явной связи между тем, что встречает героев, и тем, что нам должна говорить рассказываемая история, это может означать, что связь между ними слишком слаба. Если, почувствовав в середине книги, что действие замирает, ты подбрасываешь для возбуждения внимания читателя какую-нибудь эмоциональную сцену, он может потеряться, и начнет думать над тем, какой смысл имеет эта сцена. Почему ни с того, ни с сего врывается какой-то вооруженный тип, а потом без каких-либо видимых поводов выходит? Это как раз есть сцена "вымученная". Если ты даже гордишься каждым ее словом, если даже состоит она из тщательнейшим образом отшлифованных тобой фраз, но ничем не служит тезе - вырежь ее. Но не выбрасывай - она может пригодиться когда-то потом. Либо, коль скоро она действительно так хороша, отложи эту конкретную повесть на полку, а сцену придержи. Что бы ты ни решил, не думай, что только из-за того, что это твоя любимая сцена, читатель тоже станет ею восхищаться. Если она не служит тезе, читатель будет ломать себе голову, зачем она вообще оказалась в этой повести.

Попробуй это выполнить

1. Вспомни прочитанную недавно повесть, или последний увиденный фильм. Подумай, какие были там путеводительные нити, и какая теза.

2. Проанализируй повесть, над которой работаешь. Какие в ней путеводительные нити? Есть ли уже теза?


РЕДАКТИРОВАНИЕ, И ОКОНЧАТЕЛЬНАЯ ФОРМА ПРОИЗВЕДЕНИЯ


Писание и редактирование

Писание не является одноразовым процессом. Есть два вида деятельности, связанных с работой над повестью, и путание одного с другим может привести к неприятным последствиям. В фазе "вдохновения" писатель ловит идею из воздуха, а в фазе "ремесленной" упорядочивает свой пойманный образ так, чтобы он имел какой-то смысл. Первую фазу я называю писанием, вторую - редактированием. Очень важно не соединять их друг с другом, то есть не редактировать во время писания. Если ты относишься к людям, которые начинают исправлять первую часть предложения, не дописав его еще до конца, то ты пытаешься быть одновременно и творческим, и упорядоченным., а это два противоположных понятия. Одновременное писание и редактирование текста есть, как бег с одновременным завязыванием шнурков на ботинках: собственно, можно продвигаться вперед, но без каких либо надежд на успех.

Такое путание областей представляет самую большую проблему для большинства начинающих писателей. Собственно, редактирование текста необходимо для создания цельного произведения искусства, но оно является второстепенным относительно фазы вдохновения. В конце концов, редактировать можно только то, что было предварительно написано. Если твой внутренний редактор вырвется из-под твоего контроля, то от твоей повести могут остаться только зачеркивания.

Каков мой совет? Пиши, как пишется - без ограничений. Только после того, как высохнут чернила, проверяй, имеет ли это какой-то смысл. Я могу тебе подбросить способ, как избежать соединения этих двух фаз: попробуй сначала написать целую версию черновую без перечитывания того, что ты уже написал (именно так я поступил со второй своей повестью, и в результате через шесть недель имел готовый черновой вариант). Если это слишком много, уменьши масштаб и напиши по этому методу целую главу, а если и этого чересчур много, то целую сцену. Не следует прерывать прилива вдохновения, потому что иногда это может иметь катастрофические последствия для творчества. Разные элементы повести начнут исчезать, как элементы сна, который мы пытаемся напрасно вспомнить.

Во всех областях искусства величайшей проблемой художника является сохранение - в процессе всего долгого процесса конструкции - силы интуиции, этого зародыша, называемого иногда вдохновением.
Джойс Карри

Очень важную роль играет переписывание. Иногда правильные слова появляются уже в первый раз, и тогда мы их оставляем. В прозе, как в жизни - не ремонтируют то, что не испортилось. Часто думают, что чем более опытный писатель, тем чаще правильные слова приходят ему в голову сразу, однако даже мастера могут много выиграть при холодной оценке первоначального образа.

Но не преувеличивай с редактированием. Иногда от избытка запала можно очистить свою работу от ее неповторимого очарования. Недоделки имеют свою прелесть, а прорехи в понимании часто становятся щелями, сквозь которые на свободу вырывается воображение читателя.

Избыток полировки скорее ослабляет, чем улучшает предмет.
Плиний Младший

Чтобы редактировать предложения и абзацы, надо чувствовать мелодию языка, владеть однородностью текста в области грамматики и точки зрения, которые вместе составляют языковое произведение. Огромную роль играет лаконичность. Будь решителен: всякий избыток, то ли это одиночное слово, абзац, сцена или даже глава, мешают достичь правдивого величия. Пусть лучше читатель жалеет, что книга слишком тонкая, чем пытается продраться сквозь толстый талмуд.

Сомневаешься? Режь.
Форд Мэдокс Форд

Окончательный вариант повести

Как мы уже говорили в 11-й главе, важнейшим элементом, который формирует фабулу, есть ТЕЗА. Сущностью повести есть то, что автор хочет сказать о представленном предмете. Если ты не знаешь, что хочешь сказать, это отразится на структуре повести, и в результате твоя книга будет костлявой, либо начнет разваливаться. Иначе говоря, она не будет окончательно сформирована.

Зная тезу, ты сможешь придать своей повести тематическую форму, но не обязательно одновременно эстетическую, а удачная повесть должна иметь их обе. Мы ведь не говорим о повести, которая будет иметь какой-то смысл, а о повести, монолитной с точки зрения эстетики. Правда, если говорить о формировании фабулы, правил для этого нет, но трудно не согласиться с Аристотелем в том, что она должна обязательно иметь начало, середину и конец. Каждый из нас, естественно, не раз это слышал, и принимал не задумываясь; пользуясь пунктами восьмипунктовой дуги, можно принять, что:
Начало = стазис, первый импульс и стремление к цели
Середина = неожиданность, решающий выбор и кульминационный пункт
Конец = поворот и развязка

Дэнни Саймон, автор комедийных произведений, определяет это еще проще: началом есть "жажда чего-то", серединой - "конфликт", а концом - "развязка"

Убедившись, что твоя повесть содержит все три части, подумай над эстетической структурой целой повести. Я представляю ее, как трамплин, с которого прыгают лыжники, только движение идет в обратную сторону - длинный пологий подъем, и резкий спуск в конце.

Напряжение должно нарастать по мере развития повести, чтобы перед самым концом достичь соответствующего кульминационного пункта (климакс). Сразу после него наступает момент успокоения, расслабления, достаточно приятный сам по себе, только смотри, чтобы его не продлить чересчур, иначе он может переродиться в антиклимакс. Осторожнее так же с усилением напряжения - читатель должен иметь перерыв, чтобы передохнуть, иначе к концу повести свалится от усталости. Время от времени замедляй действие, переплетая акцию элементами в темпе andante.

Временами, когда редактирование своих повестей доводит меня до отчаяния, чтобы вернуть чувство формы, я пользуюсь каким-нибудь другим способом передачи. Это может быть что угодно - песня, обрывок мелодии, рисование схем - лишь бы только помогло снова "почувствовать повесть". Для пользы писательства делались самые странные вещи.

Когда нет правил, приходится использовать чутье. Речь идет в основном о том, чтобы попасть на такое место в мозгу, которое охватывает вещи целиком. Можно охватить целиком картину, стихи (при условии, что они не слишком длинные), фильмы (благодаря их временному аспекту). Лучше всего с этой точки зрения, наверное, есть музыка, потому что самая "не аналитическая".

У меня были проблемы с нахождением правильной тональности при написании четвертой повести, потому что я ее просто-напросто не чувствовал. Фабула была готова, но чего-то ей не хватало. Я сделал графический чертеж, но без цветов, и неожиданно услышал песенку, которую, впрочем, знал и раньше. Я вслушался в ее слова, и понял, как сильно они подходят к тому, что я хочу сказать - они отражали эмоциональный звук повести практически идеально. Тогда стало понятно, какого чувства я ищу - пафоса. Поняв это раз, я уже знал, что подходит, а что нет - например, мне пришлось избавиться от специфического, несколько вульгарного типа юмора, а мой протагонист не мог быть человеком, который себя чересчур жалеет.

Играй в кубики, рисуй, лепи из глины. Может, тебе удастся вылепить повесть, и таким образом найти так важную эстетическую целостность?

Достоинства и недостатки писания "по-порядку"

Некоторые писатели (в том числе и я) начинают писать повесть с начала, и пишут дальше "по-порядку", другие же разрабатывают разные сцены, и только в конце соединяют их в целое. Выбери такой метод, какой тебе наиболее отвечает, но помни, что следует поставить себя на место читателя, который с этой повестью сталкивается первый раз. Это нелегкая задача. Нарушая последовательность повествования, и восстанавливая ее только в последней фазе, можно нахвататься проблем с контролированием темпа акции и эмоциональным развитием ситуации.

Писание "последовательно" требует от писателя упорства. До того, как он испытает правдивое наслаждение, он должен брести сквозь неинтересные, но необходимые части повести. Иногда это может напоминать раскрашивание картинок по цифровому ключу, но терпение обычно вознаграждается: чувство, с которым дожидаешься любимой сцены, есть одним из величайших наслаждений писательства, которая (дай бог) находит отражение в самом тексте.

Независимо от того, каким методом ты пользуешься, конечный результат не должен носить следов штопки. Взгляд читателя не должен останавливаться на конструкции произведения (разве что ты хотел добиться иронического эффекта или чего-то подобного). Ты ведь хочешь, чтобы повесть втянула читателя так же неотвратимо, как это делает сила гравитации?

Сокращения и расширения

Редактирование требует как редукции, так и расширения. Редукция означает обрезание жира с костей, и возвращение с неправильно выбранных направлений. Писание повести частично есть, как исследовательская экспедиция - перед стартом никогда не знаешь целой карты, поэтому не можешь избежать мест, которые лежат в стороне от трассы.

Истинная литература неожиданна, как путешествие.
Элисон Лурье

В своей первой книге, я вырезал около одной третьей первоначальной версии - примерно год моей работы. Коль скоро это необходимо, придется собирать отвагу и силы, потому что самое главное - это качество работы в последней, конечной версии. Сегодня, если говорить обо мне, редактирование означает в основном достройку и расширение элементов повести - особенно это касается литературных персонажей. Заново посещая отдельные сцены во время переписывания, обычно я лучше их понимаю; мне отчетливее виден не только сам персонаж, но и место, какое он занимает в повествовательном действии. Когда, после окончания книги, я возвращаюсь к первой главе, я вижу изменения, которые надо ввести в фабулу.

Именно во время переписывания лучше всего вводится дополнительный сюжет. Двигаясь сквозь книгу первый раз, автор концентрируется, в основном, на фабуле, и старается довести ее до конца так, чтобы она по дороге не развалилась. Поэтому, когда, наконец, закончишь первую версию, вздохни с облегчением, поздравь себя, и... начинай с самого начала, дополняя менее важные части.

Темп

Каждая повести обладает временным аспектом, хотя он и не определяет, как это происходит в фильме, время ее восприятия. Независимо от того, читается ли данная книга пять лет или пять дней, важен темп рассказываемой истории. Этого можно не понимать, пока пишется - в состоянии творческого возбуждения ты, вероятнее всего, не будешь обращать внимания на то, как в повести течет время. Только позже становится видно, как развивается данная сцена - слишком быстро, или слишком медленно. Если слишком быстро, то читателю придется ее перечитать еще раз, чтобы продлить себе удовольствие. Если же слишком медленно, то повесть начнет "расползаться", читателю станет скучно, и он будет перескакивать через несколько страниц.

Что делать, если темп слишком быстр? Как замедлить сцену, чтобы при этом не потерять ее драматический заряд, но и не перегрузить ненужными подробностями? Я вижу четыре возможности: концентрация внимания на какой-то одной мелочи, т.е. движение в замедленном темпе, остановка времени через сосредоточение на описании интерьера, добавление прилагательных и причастий и включение в сцену диалога.

Например:

"Она замахнулась, и ударила его по лицу"

можно переработать так:

"Она замахнулась - ее тщательно ухоженные ногти показались вдруг такими длинными, что он успел еще подумать: "От пощечины такая рука заболит сильнее, чем лицо" - и ударила изо всей силы.
- Ай! - вскрикнул он, схватившись за пылающую щеку. "Как я ошибся..." - начал он жалеть себя.

Проще ускорить сцену: просто сделай все наоборот, и удали все - включая диалог, - что не связано непосредственно с действием. Таким образом мы вернемся к варианту "Она замахнулась, и ударила его по лицу", либо просто "Она ударила его по лицу".

Что сделать, если фабула развивается слишком быстро? Именно в такой ситуации можно ввести побочный сюжет, либо нового персонажа. Стоит так же создать плоскости конфликта (смотри главу 3), и на случай, если бы какой-то из них не хватало, добавить новый источник антагонизма. Только помни, на что бы ты не решился, - не заполняй повесть ватой, не надувай ее только для того, чтобы увеличить объем. Может, ты напишешь книжку тонкую, зато она будет великолепной. "Здравствуй, грусть" Ф.Саган, "Чужой" Камю, "Сиддхарта" Гессе - это примеры коротких повестей, которым только помешало бы излишнее раскармливание.

Как контролировать течение времени

Начинающие писатели часто имеют проблемы с контролированием времени в повести. Если действие происходит, предположим, в первый, второй и четвертый день, то что делать с днем третьим? Заполнить ли его тщательно чем попало, надеясь, что читатель не заметит, что не присходит ничего важного? Нет. Так же, как и в вопросе других деталей, в этом случае самым важным является отбор: некоторые события так важны, что хочется при них максимально замедлить темп, а другие совершенно не имеют значения, и их следует вырезать. Читателя не интересуют события сами по себе (т.е. то, что Фоулер назвал "рассказыванием"), а только их взамосвязи между собой (другими словами, фабула). Если какое-то событие не связано с фабулой, то для своего же добра лучше удали его.

Драма - это жизнь, из которой вырезали скучные куски.
Алфред Хичкок

Как выглядит такое вырезание скучных кусков с технической точки зрения? В случае большинства писателей очень просто: когда перерыв имеет место между главами, то следующая начинается словами "Два дня позже", или, например, "На следующее лето". Если же в границах одной главы появляется один или два таких перерыва, то лучше всего для обозначения того, что прошло время, оставить двойное расстояние между абзацами. В других ситуациях достаточно начать с новой строки.

В целом, читатели оказываются более проницательными, чем мы предполагаем, и обычно без помощи объяснений типа "два дня позже" справляются с пустотами во времени повести. Двойной перерыв между строками обычно достаточно ясно дает понять, что прошло какое-то время, а какое конкретно - это они сами поймут.

А если действие первой главы разворачивается в течение одного весеннего дня, а акция второй главы длится месяц? Я не думаю, что это представляет собой какую-то проблему. Читатели успели уже привыкнуть к капризам литературного времени, и принимают такой способ представления, считая, видимо, что ничего серьезного за этот период не случилось. Однако, симметрия и регулярность имеют свои достоинства: слишком большой временной перерыв может оказаться проблемой для повести. На такой риск пошел Е.М.Фостер в "Путешествии в Индию", когда плотное течение акции разорвал двухлетним перерывом. Он не объяснил это достаточно удовлетворительно, несмотря на то, что книга оказалась разделена на три части.

Ретроспекция

Это включение в сиюминутную акцию сцены, которая представляет события, происходившие раньше, - чаще это встречается в фильмах, чем в повестях. Само создание такой сцены не вызывает каких-то особых трудностей; кроме другого времени, она ничем не отличается от остальных сцен. Когда возникают трудности с соединением прошлого с настоящим, лучше всего довериться интеллекту читателя; если нет серьезного повода, ради которого должно быть точно обозначено время события, лучше не обозначать конкретную дату. В этом случае хватит сигнала в виде новой главы, или нового абзаца; в случае же, если мы хотим быстро сообщить читателю о нашем отступлении в прошлое, в первой строке можно подбросить ему какую-нибудь подсказку.

Как видно, нет в этом вопросе каких-то определенных правил, однако всегда следует помнить, что всякие нарушения в пространстве и времени повести должны быть мотивированы. Если только целью их появления не является желание похвастаться технической виртуозностью, они должны быть очень серьезно связаны с идеей твоей повести.

Редактирование

Если появится необходимость сообщить читателю о том, что произошло в прошлом, а ты не хочешь нарушать хронологию событий ретроспекцией, можешь воспользоваться несколькими возможностями. Вот примеры четырех способов ввести прошедшие события, которые я использовал в повести "Игра за жизнь". Героями здесь являются некая англичанка "за тридцать", и мужчина, который пустил ее на ночь в свой дом.

Речь.

"- Ну так расскажи мне что-нибудь о себе, - отозвался он с набитым ртом. - Видно, что ты походишь не отсюда.
- Нет. Я живу в Англии, в Лондоне. Здесь я в отпуске."

Проще всего воспользоваться прямой речью персонажей - мы ведь познаем прошлое друг друга обычно во время разговора. Только следи за тем, чтобы она не звучала, как объяснение. Приведенный выше фрагмент диалога я выбрал потому, что женщина, - хотя читатель об этом не знает, - лжет.

Мысли (в форме монолога) или мечты.

"К ней вернулась та картина: она лежит в постели, и смотрит, как он рисует. Суббота. Полоска тени от оконной рамы движется по полу вместе с тем, как полдень становится все более поздним. Чувствуется сонливость. Жара, сигаретный дым, усыпляющие звуки улицы...
Она склонилась, подняла кисть, и снова принялась за работу."

Я, кстати, достаточно часто использую мысли героя, чтобы сообщить что-то новое читателю. Это более непосредственный и честный способ (разве что рассказчику не следует доверять), который годится так же для передачи таких информаций, которые герой предпочел бы сохранить для себя.

Конспект

"Она пошла в комнату, чтобы взять дневник, который вела с шестнадцати лет. Пол считал, что это проявление невроза, но для нее дневник был жизненной основой и самым верным приятелем."

Такого рода краткое изложение является, пожалуй, наиболее непосредственной формой передачи информации о прошлом. Достоинством его есть компактность, но так как он имеет пассивный характер, слишком частое использование может привести к тому, что повествование станет слишком скучным.

Дневники, письма, газетные вырезки

"1 апреля.
Похоже, я снова хочу - вчера встретилась с Полом. Он меня удивил - не разговаривал неделю, я уже решила махнуть на него рукой, и вдруг позвонил, чтобы пригласить меня в свою мастерскую на Хаммерсмит Роуд."

Этот последний прием - аналог посланника, который в греческой трагедии появляется на сцене, чтобы рассказать о несчастьях, какие произошли за ее пределами, - есть наиболее бесстыдным, и истрепан так же, как показывание в фильмах календаря, с которого рука срывает листки по мере того, как проходит время. Используя его, ты, конечно, не получишь дополнительные баллы за оригинальность, однако помнить о нем стоит.

Как добиться перспективы

Во время редактирования повести надо оставаться в роли читателя, который взял ее в руки первый раз. Для автора это очень трудно. Джейн Остин имела привычку откладывать рукопись на год в стол, и только потом читать ее, одновременно редактируя. Если у тебя столько же терпеливости и времени, стоит испробовать этот метод. Чем большее время отделяет тебя от твоей повести, тем лучшей ты добъешься перспективы. Вспоминается мне, с каким удовольствием я наблюдал в Индии за художниками, которые рисовали киноафиши. Они рисовали эти гигантские полотна, разложенные на земле - кинозвезды величиной с дом, лица размером с автомобиль, зубы, как колпаки на колеса, - а затем втягивали их блоками на здание кинотеатра. Каким-то чудом картина сохраняла необходимые пропорции. Это не значит, естественно, что каждый так сможет, поэтому предоставь себе столько места и времени, сколько можешь. Отдались от повести, прищурься, и посмотри на нее так, словно видишь ее первый раз в жизни. Только тогда удастся тебе увидеть, не косят ли у твоего образа глаза, и не попал ли случаем нос туда, где должно быть ухо.

Обратная реакция

В этой фазе работы может пригодиться обратная реакция - хорошо обратиться к кому-то, кто раньше образа не видел. Когда показать свою работу? Лишь бы не слишком рано. Поначалу лучше руководствоваться собственными оценками - в конце концов, это ТВОЯ книга, и ТВОЕ видение мира. Преждевременный показ, которому будут сопутствовать противоположные мнения, может намешать у автора в голове, комплименты могут его ослепить, а критика - убить.

Следи, так же, кому показываешь свою работу - выбор несоответствующего человека может быть катастрофическим для авторов, которые недостаточно уверены в себе. Когда я работаю над какой-то книгой (включая и эту), то, как правило, уже знаю, кого попрошу ее прочитать. Семья и близкие друзья не всегда оказываются лучшими судьями твоей повести: они слишком хорошо тебя знают, и могут оставить критические замечания при себе, чтобы тебя не ранить. Поэтому я подбираю разных людей для разных задач: кто-то проверяет мое техническое мастерство, кто-то психологическую правдоподобность и т.д.

Получив обратную реакцию, внимательно выслушай чужие мнения, но не забывай, что это только мнения. Никто не может быть абсолютным судьей, а на случай, если об этом забудешь, прочитай разные рецензии одной и той же повести. Лучше всего будет, если твое произведение прочитает несколько человек - так ты сможешь убедиться, есть ли какое-то согласие в оценках.

Длина повести и длина главы

Какой длины должна быть повесть? Может, длиной в шнурок, а может и больше. Естественно, повесть не имеет какой-то определенной длины - она является чем-то вроде договора, поэтому не обязательно придерживаться законов физики. Но с рыночной точки зрения, размер менее чем 60 000 слов может возбудить беспокойство издателя, потому что ему придется использовать крупный шрифт. Ниже 40 000 слов мы имеем дело с рассказом, а когда их еще меньше - с новеллой. Если ты не являешься гением, или известным писателем, большинство издателей отбросит слишком короткую повесть - даже в случае очень хорошей книжки отдел маркетинга должен думать в категориях определенной стоимости за определенную цену. Обычная повесть содержит от 80 000 до 120 000 слов, повести - кирпичи насчитывают их до 200 000. Между этими полюсами колеблется длина повествовательного произведения - ну, разве что ты пишешь книжки, относящиеся к стилям популярным. Не пытайся навязать своей повести какую-то заранее определенную форму и объем. Я советую, особенно во время написания первой версии, думать исключительно о том, что будет дальше, а не о том, сколько ты на этом заработаешь. Я убедился, что при таком подходе к делу, все мои повести уместились более-менее в стандартном размере.

А что с длиной главы? Они могут быть очень короткими, очень длинными, и их может не быть вообще. Обычное число глав колеблется от двадцати до сорока, но не это важно. Главное, - это сохранение регулярности: если одна глава насчитывает, например, 3 000 слов, а следующая 6 000, то это может создать проблемы у читателя (а ведь это он оценивает твои писательские решения, по крайней мере, во время чтения). По мере того, как повесть приобретает все более странные формы, читатели становятся все более терпимыми к разнообразным отступлениям от нормы. Поэтому можешь сколько угодно нарушать правила, но всегда должен задавать себе вопрос - удастся ли это?

Как закончить книгу

Когда можно сказать себе, что повесть закончена? Без сомнения, не тогда, когда будет написана первая версия, хотя удалось мне встретить писательницу, которая все свои повести пишет сразу на бело. Онемевший от удивления, я не спросил тогда, как она это делает, и до этой поры пытаюсь этот феномен понять. Как это возможно, чтобы нечего было править? В моих черновиках ТОННЫ вещей, которые надо исправить.

Черновик повести - это, чаще всего, запись мыслей вслух, полное нестыковок и лишних элементов исследование пути. В этом нет ничего плохого: ошибки появляются всегда, когда твоя рука слишком свободно держит перо, но таким образом автор не боится рисковать, а это иногда здорово оплачивается. Если бы ты предположил, что с самого начала все должно быть, как следует, может, удалось бы тебе написать без зачеркиваний одну тетрадь, но с точки зрения качества, скорее всего, это едва дотягивало бы до середнячка, с такой же никудышной фабулой. Когда пишешь черновик, не бойся рисковать: только во время второй, третьей, а то и четвертой редакции будешь расправляться с неудачными фрагментами, либо вырезая их, либо перерабатывая.

Закончив первую версию, я обращаюсь с просьбой о помощи к другим людям. Это требует определенной смелости, потому что на этом этапе черновик не слишком годится для показывания. Но если бы я это сделал раньше, то могло бы случиться так, что я начал бы писать ЧУЖУЮ книгу, а если позже, то мог бы уже не решиться на какие-либо поправки, дажде необходимые. Изменения, которые вводятся на этом этапе, достаточно принципиальны, потому что касаются архитектуры, интерьером будет время заняться позже. Опоздавшая обратная реакция может поставить тебя в неудобной ситуации, потому что хотя и трудно разваливать еще не оштукатуренную стену повести, это становится практически невозможно, когда стену покрасишь, и наклеешь на нее обои.

Конечно, иногда прекрасное произведение искусства появляется с первого раза - я имею в виду Моцарта. Но на одного Моцарта приходится сотня таких, кто вынужден упорно зачеркивать и переписывать. Достаточно посмотреть на оригинальные партитуры Бетховена, чтобы убедиться, что работы гениальных художников не всегда выглядят, как с иголочки.

Когда-то я услышал, как кто-то сравнивал обработку книги с завязыванием шнурков на ботинках с высокими голенищами. Начинаешь с пальцев и свободно шнуруешь до самого верха, а потом снова возвращаешься к пальцам, подтягивая шнурки снизу доверху, поправляя то здесь, то там. Сколько раз надо так вот подтягивать? Это зависит от писателя: я обычно редактирую четыре раза, при чем в последней, окончательной версии ввожу только незначительные изменения, касающиеся порядка изложения и характеристик героев.

На этом этапе кто-то должен забрать у меня повесть, и послать ее издателю, потому что я сам расстаюсь с ней с большим трудом.

Когда написано последнее слово, книга для меня умирает. Я ненадолго погружаюсь в печаль, а затем перехожу к следующей, живой книге.
Джон Стейнбек

Это сладко-горькое чувство, которое испытываешь, ставя последнюю точку, у меня приправлено сомнениями - действительно ли книга закончена? А может, стоило бы еще чуть-чуть подправить? В такие моменты я вспоминаю историю о некончающейся повести.

Жил-был писатель, который написал очень длинную книжку, занявшую у него десять лет тяжелого труда. Когда он закончил, то перечитал написанное, и понял, что изменился - он уже не был тем человеком, что принялся за работу десять лет назад, он стал мудрее, опытнее в своем ремесле. Поэтому писатель уселся, и начал перерабатывать книгу. Прошло следующих десять лет, он закончил труд, перечитал написанное, и снова понял, что изменился за это время, став еще мудрее и опытнее. Поэтому он опять взялся за очередную переработку...

Кажется, Аполлинер сказал когда-то, что стихи не заканчивают - их бросают. То же самое касается повести. Финиша не существует, так же как не бывает идеального состояния - надо просто делать то, что можно, с тем, что есть, а потом скрещивать пальцы, и отправлять работу в большой мир. И браться за следующую, с мощным, - если ты похож на меня, - убеждением не совершать старых ошибок.

Попробуй это сделать

1. Продолжай работать над повестью, стараясь избегать одновременноего письма и редактирования. Если это возможно, старайся не читать то, что написал, пока не дойдешь до конца рассказываемой истории.

2. Используя разные цвета, начерти схему, показывающую развитие :
а) разных героев,
б) главной фабулы, и побочного сюжета.

3. Ответь на следующие вопросы: на сколько актов можно поделить фабулу твоей повести (то есть, сколько в ней принципиальных поворотов событий)? Является ли кульминационный пункт каждого акта сильнее предыдущего?

....

Писатель несет ответственность только перед своим искусством. Если он по настоящему хороший писатель, он будет безжалостен... В случае необходимости он без колебания ограбит собственную мать, потому что "Ода к греческой урне" стоит больше, чем незнаю сколько старушек.
Вильям Фолкнер

Попробуй это сделать

1. Где бы ты ни был, задержись на мгновение. Следующие пять минут вбирай в себя окружающие виды, звуки и запахи. А потом десять минут пиши, начиная с "В это мгновение..." Помни, что надо быть точным и конкретным.

2. Создай список вещей, которые ты хочешь сообщить другим (независимо от того, действительно ли ты это сделаешь). Это могут быть какие-то события из твоего прошлого, либо какие-то мысли и чувства.

3. Очередные пять минут посвяти на то, чтобы сделать список своих личных табу, то есть таких тем, о которых тебе писать не следует. Это упражнение может быть особенно полезным, если ты чувствуешь внутреннее сопротивление. А теперь предназначь десять минут на то, чтобы писать о каком-то из этих табу. Courage, mon brave!

....

Попробуй это сделать

1. Посмотри на место, в котором пишешь. Что в нем отражает ту важную роль, которую занимает в твоей жизни писательство? А что ты можешь по этому поводу сказать? Какие изменения ты мог бы ввести вокруг себя, которые отражали бы твои желания.
2. Следующий раз, когда почувствуешь себя заблокированным, возьми листок бумаги, и сделай список всех комплексов, которые испытываешь к своему проекту. Затем по очереди оцени их реальность. Коль скоро большинство их фальшивые или малосущественные, что есть правдой?
3. Аффирмация заключается в признании того, что в тебе и твоей жизни является самым лучшим. Найди какое-нибудь позитивное мнение, которе будет подходить для твоей ситуации, и напиши его в таком месте, где оно будет на виду. Например: у меня неограниченное воображение; я имею право самовыражаться; я ничем не рискую, когда пишу. Если ты будешь себе это повторять регулярно и с достаточным убеждением, аффирмация станет частью твоего мышления. Тебе нужно доказательство, что способ мышления влияет на писательство? Попробуй-ка перед тем, как сесть писать, повторить несколько раз: "Я пишу скучно и коряво". Пессимисты считают себя реалистами, но в принципе их опыт так же субъективен, как и опыт оптимистов. Что касается меня, то выбирая между "смогу" и "не смогу", я, без сомнения, предпочел бы поверить в первое утверждение.
4. Ежедневно начинай день с определения задач, какие следует выполнить, а затем назначай себе конкретное время (минимально десять минут), какое посвятишь на писание, даже если с неба посыпятся камни.
5. Награждай себя за то, что укладываешься в определенные сроки - таким образом ты докажешь, что относишься к писательству серьезно, и вдохновишь себя к дальнейшей работе. Морковка обычно действует эффективнее, чем кнут.


Всю мою теорию писательства можно выразить одним предложением. Писатель должен писать для молодых своего поколения, для критиков из старшего поколения, и для исследователей всех последующих поколений.
Ф. Скотт Фицжеральд

@темы: филология

---

Найджел Воттс Как написать повесть

8. РАКУРС
Разновидности точек зрения. Время наррации. Какие могут быть последствия выбора перспективы.
9.МЕСТО ДЕЙСТВИЯ
Откуда взять информацию о месте происходящих событий? Как сделать сцены реальными. Перцепция и отбор. Визуализация. Как возникает сцена.
10. СТИЛЬ
Как найти собственный стиль. "Принципы" Фоулера. Чего следует избегать? Иногда стоит рискнуть.



ПЕРСПЕКТИВА.

Писатель сродни кинорежиссеру, - не достаточно сказать: " в этой сцене это и это случается с тем-то и тем-то". Если бы этого хватало, возникали бы огромные описания (которые в кино называются "конспект"), а не драматические повести. Как писатель, так и кинорежиссер должны решить, каким образом показать то, или это, случившееся с тем или иным персонажем. Если говорить о технических средствах, то для режиссера из всех доступных способов наиболее важна кинокамера. Невозможно снять все со всех сторон сразу; он должен знать, где и под каким уголом поставить камеру, что снимать, а что нет. Писатель так же должен решить, где расположить свою "камеру", и именно это я имею в виду, когда говорю о перспективе, или "точке зрения".

Возьмем, например, криминальную повесть. Как ее рассказать? С точки зрения детектива, подозреваемого или убийцы? Или воспользоваться комбинацией всех этих возможностей? В фильме "Психо" Альфред Хичкок не использовал точку зрения убийцы, что дало прекрасный эффект. Если бы он это сделал, результат был бы совершенно иной: напряжение значительно ослабло, а загадка вообще исчезла. Некоторые повести подчеркивают значение разных перспектив. Например, "Коллекционер" - первая повесть Джона Фоулса, - это история похищения, рассказанная с двух точек зрения: похитителя, и его жертвы. История одна и таже, но камера смотрит под разными углами.
Решение, касающееся выбора точки зрения, есть не только важнейшим, но и самым сложным. Если, конечно, писатель не определит ее интуитивно, потому что часто случается так, что точка зрения определяется как бы сама, до того еще, как будет написано первое слово. Особенно это не вызывает сомнений в том случае, когда писатель имеет четкое представление о главном персонаже, и "чувствует" целую книгу.
Стоит подчеркнуть роль интуиции: повесть есть слишком сложной вещью - а по-моему, просто бесконечно сложной, - чтобы можно было подходить к ней исключительно логически. Однако, если в первых фазах творческого процесса ты чувствуешь какие-то шероховатости в процессе изложения, то причиной этого может быть неправильно подобранная перспектива. В такой ситуации стоило бы проанализировать другие возможности, их достоинства и недостатки.

Два вопроса

До того, как мы займемся разными вариантами перспективы, стоит задать себе два вопроса, которые хотя и не обязательно решат проблему, могут направить нас в правильную сторону. Вот они: чья это история, и какова ее тема?
Чья это история?
Появляется в ней один или несколько героев? А если их несколько - кто из них самый важный? Слово "герой" может быть неправильно понято в этом контексте, потому что предполагает признаки, которых ведущий персонаж может не иметь. Например, анонимный рассказчик "Ребекки" Дафны де Морье чрезвычайно далек от какого-либо геройства. Там же обманчивым может быть и определение "протагонист", потому что бывает иногда, что "главный актер", как минимум, не играет главной роли. Однако для того, чтобы акция двигалась вперед, он должен оставаться в центре внимания. Поэтому, ребенок может быть протагонистом истории, которая рассказывает о разводе его родителей.
У нас есть три вида протагонистов, три возможности выбрать персонаж, с перспективы которого будет рассказываться история. Это:
ОДИН ПРОТАГОНИСТ
Такая ситуация наиболее проста как для писателя, так и читателя. Не создает проблем с идентификацией героя.
ДВА ПРОТАГОНИСТА
Этот способ несколько более сложен: мы имеем два более-менее равнозначных персонажа, и автор должен решить, которого из них ярче осветить в тот момент, когда они окажутся на сцене одновременно, и за которым следовать, когда они росстанутся.
МНОГО ПРОТАГОНИСТОВ
Это самый трудный способ. Только немногие писатели на него решаются, потому что повесть без центрального героя сама может потерять центр. Этим способом воспользовался Джозеф Конрад в "Негр из экипажа "Нарцисса".
Если в твоей повести есть больше, чем один герой, лучше будет, если они будут близко связаны друг с другом, то есть:
- имеют дело непосредственно друг с другом
- их судьбы связаны между собой
- участвуют в одном и том же конфликте.
Иначе говоря, хотя герои разные, они ДОЛЖНЫ стремиться к одному и тому же. В некоторых историях протагонисты реализуют все три возможности - например, в "Ромео и Джульетте". Если у них нет общей цели, книга может распасться; в такой ситуации следует ослабить значение одного из героев и поместить его в дополнительном сюжете, а не главном.
Какова ее тема?
Темой мы подробно займемся в разделе 11. Если говорить коротко, "тема" - это смысл, кроющийся за акцией, то, что автор "хотел сказать". Например, если предметом повести есть распад семьи, вызванный изменой, то тема может звучать так: "любовь сильнее, чем взаимные обязанности". В таком случае, ведущим персонажем, скорее всего, будет неверный партнер. Если бы темой была "верность важнее, чем минутное увлечение", то более естественной стала бы перспектива преданного человека.

Варианты перспективы

Проза дает нам четыре таких возможности, и каждая из них имеет свои достоинства и недостатки.

От первого лица

Некоторыми называется "интенсивной", т.к. целое действие представлено с перспективы одного "я". Существует как бы одна камера, глядящая глазами одного человека, - протагониста. Это значит, что говорится только о том, что протагонист видит, свидетелем чего он является. Придерживаться таких жестких рамок в повести не очень трудно - такая простая точка зрения не выскальзывает из-под контроля писателя.
Перспектива от первого лица более, чем другие варианты, ориентирует всю повесть "внутрь". Читатель живет как бы внутри героя, благодаря чему тот может оказывать на него исключительное влияние - отсюда название "интенсивная" точка зрения. Так же благодаря этому, героя можно воспринимать более интимно, что полезно особенно тогда, когда представляются внутренние процессы, личные переживания.
Так как читатель знает ровно столько, сколько протагонист, автор с легкостью может удивлять его разными неожиданностями. Поэтому техника "от первого лица" прекрасно подходит для получения эффекта saspense"а и ожидания.
Другим достоинством есть то, что автору не надо придумывать разные способы укрывания преждевременной информации - читатель получает то, что видит (what you see is what you get) (Разве только рассказчику нельзя верить, как в "Убийстве Роджера Экройда" Агаты Кристи, где со временем становится понятно, что он сам есть убийцей. Сомнение в искренности рассказчика - это ловкая штучка, но писателя могут обвинить в неспортивном поведении).
Перспектива от первого лица, - это наиболее непосредственная точка зрения на происходящее. При более широком взгляде, автор вынужден принимать больше решений: открыть ли читателю, что происходит в другой комнате, или что думает тот или иной персонаж? Значит, недостатки этой техники - это обратная стороны ее достоинств. Не может произойти ничего, о чем не знал бы протагонист. Это действительно упрощает работу, но ставит и ограничения. Если ты описываешь какую-то сложную историю, то придется включить массу людей, приходящих с новостями, либо довериться вечно звонящему телефону и куче писем.
Можно ли создать повесть с более, чем одним рассказчиком от первого лица? Это сделал Джон Фоулс в "Коллекционере", но ему пришлось разбить повесть на отдельные части. Во всяком случае, это было бы необычайно рискованное предприятие - желаю успеха, если намерен попробовать.
Если пишешь от первого лица, а твой рассказчик хотя бы чуть-чуть тебя напоминает, не удивляйся, если люди воспримут твою повесть, как автобиографию. Надо иметь достаточно много отваги, чтобы, не смотря на это, придерживаться раз принятого решения.

От третьего лица.

Обладает теми же техническими достоинствами и недостатками, что и перспектива "интенсивная", отличается прежде всего наличием тире. Рассказ от третьего лица есть, как мне кажется, менее интимным, он не имеет характера откровения. Это плюс, если не хочешь, чтобы твой протагонист себя чересчур жалел или был слишком к себе снисходителен. Если рассказываешь какую-то грустную историю с точки зрения человека, с которым она случилась, читатель, которому чуждо сочувствие, воспримет ее, как слезливые завывания жертвы. Та же самая история, рассказанная от третьего лица, может быть полна пафоса. Исключением являются работы, в которых рассказчик-герой не чувствует себя обиженным. Свою другую повесть, Billy Bayswater, я начал от третьего лица. Версия эта звучала так:

С разумом Билли что-то было не так. Он прикоснулся к отражению своего лица в зеркале, и улыбнулся:
- Разум Билли Байсвотера

Однако, хотя шло все достаточно неплохо, где-то через неделю я почувствовал запах горелой резины. Ручной тормоз был явно отпущен не до конца - я чувствовал сопротивление. И сообразил, что держу Билли на слишком большой дистанции, что не позволяю ему чересчур приблизиться, отчасти потому, что хотел избежать слезливости в рассказывании трагической истории. (Второй повод был связан с тем, что интенсивная точка зрения - это обоюдоострое оружие, если бы я слишком увлекся, то это могло бы стать болезненным для меня самого). Поэтому я решил попробовать перспективу от первого лица:

Говорят, что с разумом Билли Байсвотера что-то не так. Я прикоснулся к отражению своего лица в зеркале, и улыбнулся. Разум Билли Байсвотера.

И неожиданно история набрала цветов. Я не только вошел в шкуру Билли, но мог пользоваться так же его способом говорить, а так как интеллект его был ограничен, отсутствовала опасность, что он начнет себя жалеть. Такого рода близость иногда оказывается ключевым элементом для силы влияния повести; стоит только представить себе "Поющих во ржи", написанных от третьего лица - без сомнения, они много на этом потеряли бы.
Решаясь на перспективу одного человека - не важно, от первого лица или от третьего, - очень важным элементом есть выбор героя, в которого легко вселиться. Желая сделать его реальным, придать авторитета, надо иметь непосредственный взгляд в его мысли, надо видеть реальность его глазами. Писатель должен хорошо знать всех главных героев своей повести, но персонажа, с точки зрения которого идет повествование, он должен знать "со всеми потрохами". Это не означает, конечно, что они должны быть одного пола, или иметь одинаковую биографию. Первую повесть я писал с точки зрения женщины, другую - глазами малолетнего эпилептика. Важно уметь представить себя в их шкуре.

Третье лицо, множественное число

С ним мы сталкиваемся в ситуации, когда писателя можно сравнить с кинорежиссером, имеющим дело не с одной камерой, а несколькими. Он может снять все: события, которые происходят в разных местах, даже если это имеет место в одно и то же время. Но такой режиссер нуждается в хорошем редакторе, потому что надо принять решение, чья точка зрения должна быть показана в данное мгновение.
Чтобы ловко пользоваться такой "множественной" перспективой, нужна дисциплина. Дом, полный людей, может быть хаосом для читателя. Например:

Он открыл двери и посмотрел на жену. О, черт, подумал он, увидев выражение ее лица. Снова будут проблемы.
- Здравствуй, милая, - может, если будет поприятнее, удастся выпросить у нее прощение.
Она не отвечала, только следила глазами, когда он шел через кухню. Шаг у него был неуверенный, и зацепил бедром об угол стола. Заметила, как сжал зубы - должно было заболеть, но он промолчал. Чувствует вину, подумала она. Прекрасно.
Наливая себе кофе, он чувствовал на спине ее полный неприязни вгляд, палящий, как кварцевая лампа. Кофе был крепким и хорошим. Он добавил еще ложечку сахара, чтобы побороть похмелье. Через десять минут придется идти на работу. Боже, лишь бы только она снова не начала скандалить!
Она слушала, как ложечка позванивает о стенки фарфоровой кружки, и не знала, ненавидит его, или только презирает. Обещал, что вернется домой раньше. ОБЕЩАЛ!

В этом примере точки зрения постоянно сменяются - муж, жена, снова муж, снова жена... Совершая такие частые изменения перспективы, можно вызвать у читателя головокружение. Без сомнения, он предпочел бы находиться только в одной голове, а мысли другого песонажа, если появится такая необходимость, просто угадывать. Лучше всего с самого начала решить, чья это должна быть сцена, и придерживаться этого решения. И опять же, выбор такой может быть результатом интуиции, но если не уверен в себе, лучше подумай еще раз над сценой. Что здесь более важно - муж, и его чувство вины, или злость жены?
В случае длинных сцен, можно позволить себе на одно изменение перспективы, или - если один из песонажей выходит из комнаты, например, - на перенесение перспективы на того человека, который остается. Можно было бы, предположим, сконцентрироваться на муже, показать его торопливо обжигающего себе губы горячим кофе, а потом перебросить внимание на жену, которая сидит у стола и погружена в свои мысли.
Простым способом соединения разных перспектив есть их изменение в очередных разделах. Так поступил Марио Пьюзо в "Крестном Отце". Переход от одного персонажа к другому будет заметен, но абсолютно доказан включением другой скорости - то есть началом другого раздела.
Если решаешься на много разных перспектив, то следи, чтобы их не стало слишком много. Хватит протагониста и одного - двух дополнительных персонажей. Вводя эпизодических героев - таксиста, кельнера, женщину в автобусе, - можешь "замазать" центральную перспективу до такой степени, что повесть станет мутной и непонятной. Количество мест на сцене ограничено (если пользоваться театральной метафорой); заставляя актеров бороться друг с другом за внимание зрителя, ты вызовешь хаос.
Достоинством переменной перспективы есть панорамный охват картины. Однако штучка эта бывает эффективна только в том случае, если автора нельзя поймать за руку. Если читатель заметит изменения, или, что еще хуже, потеряет ориентацию, кто в данным момент есть "ты", о котором идет речь (филологи иногда называют второе лицо, или "ты", изменяемым, т.е. объект, который изменяется в зависимости от того, кто говорит) - почувствует присутствие автора, и тем самым будет нарушен процесс чтения. Это можно сравнить с ситуацией в неудачно снятом фильме (если возвращаться к моим первоначальным ассоциациям), когда в кадре неожиданно появляется микрофон на штанге. Такого рода эффект, если использован обдуманно, вводит нас в металитературу, т.е. литературу о чтении. Но это означает отход от литературы классической, которая есть темой нашей книги.

"Божественная" точка зрения

Это перспектива с нескольких точек зрения, доведенная до крайности. Практически всеведущий рассказчик возвышается над повестью, а читатель с его помощью подслушивает мысли персонажей, словно телепат. Достоинства такой техники очевидны: ничего не укроется, реальность представлена нам, как на ладони.
В некоторых повестях "божественный" статус рассазчика не подчеркивается так сильно. Тогда мы имеем дело с кем-то вроде полубога, который то и дело наносит визит в мир обычных смертных, выступая под маской рассказчика повести, которая проводится с одной точки зрения. Раздел может начинаться так:

Утреннее солнце освещало дом Бобаса ярко и мило, как в диснеевском мультфильме. Белые доски забора на фоне сочной зелени газона представляли картину, достойную увековечивания. Кос помахал хвостом, и открыл клювик для песни. Почтальон с пакетом под мышкой, весело насвистывая, постучал во фронтовые двери.

А потом, в следующем абзаце, может появиться перспектива с точки зрения конкретного человека:

Бобас услышал стук почтальона и сел. А значит, это сегодня, подумал он. Выскочил из постели, и дернул за оконный шпингалет, чтобы его открыть, но оно заело. Он увидел почтальона, стоящего у входа в дом.
- Эгей! - крикнул он. - Я здесь!
Он еще раз дернул за ручку, и услышал треск лопающегося стекла.

Он будет использоваться до тех пор, пока опять не появится необходимость в перспективе рассказчика.
Недостаток "божественной" точки зрения достаточно важен: читатель повести, так же, как и ее рассказчик, возвышается над сценой, проникает сквозь стены, как привидение, и никогда по настоящему не увлекается происходящим. Если хочешь добиться холодного, может, даже ироничного тона, такая дистанция действует на твою корысть. Если же хочешь рассказать историю, полную эмоций, то эффект будет противоречить твоим намерениям.

Время повествования

В этой области у нас есть две основных возможности: время настоящее и время прошедшее. Обычно рассказ ведется во времени прошедшем, а традиция эта выходит из эпох, когда повествования касались мифического прошлого.
Достоинством времени настоящего есть то, что оно дает чувство непосредственности. Изменив в "Билли Байсвотере" точку зрения, я изменил так же время с прошлого на настоящее, потому что хотел приблизить к себе миры читателя и Билли.

Последствия выбора точки зрения

Единственным правилом, если говорить о выборе перспективы и времени повествования, есть отсутствие каких-либо правил. Если какая-то техника у тебя получается - пользуйся нею. Некоторые хорошие писатели достаточно пренебрежительно относятся к перпективам, тасуя их, как карточную талию. Другие удовлетворяются рассказом с одной точки зрения. Стоит иметь в виду, что перпектива "от одного лица" ни в коем случае не является подчиненной: более простая форма не является формой худшей. Так же и жонглирование временами повествования не гарантирует создание хорошей повести. В конце концов, именно фабула определяет все остальное - без нее ничто не имеет смысла.
Это очень сложные вопросы, и в их понимании может помочь чтение огромного количества литературной прозы. Читай книги критически, анализируй техники, использованные авторами, и эффекты, которых они достигают.
Сравни способ действия приведенных сцен, которые описывают родителей, оставляющих сына в школе с интернатом. Первый из них взят из повести Германа Гессе "Под колесами":

Значительно более важным и волнующим казался мальчикам момент расставания с отцами и матерями. Иногда пешком, иногда почтовой повозкой, иногда другими случайными экипажами исчезали родители с глаз остающихся сыновей. Долго еще развивались платки в мягком сентябрьском воздухе, пока лес не скрывал отезжающих, и сыновья не возвращались в монастырь, тихие и задумчивые.

Здесь перспектива от третьего лица взрослого человека (а точнее говоря, перспектива "божественная"). Опубликованная девять лет позже вторая повесть Джеймса Джойса "Портрет художника времен молодости" так представляет подобную же сцену:

Как красива мать! В первый день, прощаясь в замковом вестибюле, она подняла вуаль, чтобы поцеловать его, а нос и глаза были покрасневшими. Но он притворялся, что не видит, как у нее наворачиваются слезы. Очень красива мать, но не так красива, когда ревет. А отец дал ему две пятишиллинговых монеты на мелкие расходы. И отец сказал, чтобы он написал домой, если будет чего-то надо, и чтобы никогда-никогда он не жадничал на друзей.

Джойс выбирает перспективу ребенка, и сосредотачивается на тех деталях, на которых сконцентрировался бы ребенок. Каковы последствия этого? Неожиданно штатив нашей воображаемой камеры понижается: мы видим реальность глазами ребенка, в то время, когда у Гессе камера находилась на самом верху штатива. Мир у Джоса имеет человеческий масштаб (более того, это масштаб МАЛЕНЬКОГО человека), в случае же Гессе рассказчик к описываемым событиям относится, скорее, философски. Какой способ эффективнее? Литературная критика, собственно говоря, есть только набором индивидуальных мнений, однако я думаю, что фрагмент из книги Джойса одновременно и сильнее, и слабее по влиянию на читателя. Сильнее, потому что в случае протагониста-ребенка рассказ с точки зрения взрослого человека не был бы так убедителен. Подробности, которые выбрал Джойс (покрасневший нос и карманные деньги), больше помогают в создании живого персонажа, чем средства транспорта, о которых сообщал Гессе.
Герман Гессе имеет, однако, то преимущество, что последовательно использует прошлое время, в то время когда Джойс мешает время прошлое с начтоящим и будущим (в оригинале автор говорит о разнице между Simple Past Tense у Гессе и Past Perfect Tence у Джойса. прим.польского пер.) Не является ли мое цепляние к проблеме времен обычной придиркой? Может быть. Но я лично считаю, что писатель должен избавиться от всяких излишних сложностей, придавая своей прозе максимальную естественность, так, чтобы читатель забыл, что в принципе расшифровывает только определенную семиотическую последовательность. Мы должны так управлять его восприятием, чтобы ему казалось, буд-то слова, заполняющие страницу, выходят из его головы, а не из нашей.

Тональность

Так же, как мы говорим о перспективе, можем говорить о чем-то, что я называю "тональность", или род языка, каким пользуется автор. Тональность так же имеет огромное влияние на способ восприятия произведения, как и перспектива. Чтобы вернуться к сравнению писателя с кинорежиссером - выбор тональности припоминает выбор фильтра, накладываемого на объектив, и способ освещения данной сцены. Должен ли образ быть размытым? С резкими или мягкими контурами? Показан во тьме, или в ярком свете? Не существуют, правда, четкие различия между тем, что мягко, и тем, что деликатно, настоящее или искаженное, но можно указать опеределенные крайние тональности, которые, следуя предложению Е.М.Форстера, мы назовем безличной и персональной. Язык безличный более формален, и, как правило, не расцвечивается способом говорения персонажа, с точки зрения которого ведется рассказ, в то время, когда тональность персональная более свободна, и в ней присутствуют слова и выражения бытовые, обиходные. Другое достоинство выбора Джойсом пункта зрения ребенка есть эта привилегия говорить более личным языком. Фраза: "Мама красива, но когда начинает плакать, то уже не является такой красивой" была бы глупой и нецелостной, если бы мы не смотрели на события глазами ребенка. Тем временем она помогает нам вчувствоваться в его способ мышления - что и было намерением автора.
В крайнем случае тональность персональная может принять форму так называемого "потока сознания", которым так же с прекрасным результатом пользовался Джеймс Джойс. Прошу сравнить следующие сцены, которые разыгрываются на кладбище; первая взята из моей повести "Игра о жизнь":

Был конец сентября, и ветер с Атлантики пригибал к земле стебли трав, покрывавших голые холмы. Как на кладбище, место было исключительно пустым: открытый склон, подставленный влажным порывам ветра, с которого было видно втиснутый между двумя горами треугольник залива. Не было здесь церкви, и никакого другого здания, только стена для защиты от овец, да надгробные камни, каждый иной, похожие на гранитные осколки... Майкл убирал могилу своей жены, а Кейт в это время прохаживалась по кладбищу. Отодвигая кусты и сцарапывая мох, она читала надписи. "Здесь отдыхают преждевременные останки Патрика МакГуина"; "Помолись за душу Мэри Грейди".

Второй фрагмент походит из "Улисса" Джеймса Джойса:

Господин Блум проходил, закрытый кустами, мимо грустных ангелов, крестов, разбитых колонн, каменных надежд, молящихся с поднятыми к небу глазами, сердец и рук старой Ирландии. Разумнее было бы выдать деньги на что-то полезное для живых. Молись за упокой души...Или правда кто-нибудь молится? Закопали его, и забыли его. Как уголь в подвал. А потом помнить о них всех сразу, для экономии времени. Поминки. Двадцать седьмого буду при его гробе. Десять шиллингов для огородника. Очистит его от сорняков.

В обеих сценах пользовались перспективой от третьего лица и прошедшим временем. Отличаются тональности. Стиль безличный или песональный не имеют определенных заранее достоинств и недостатков - все зависит от того, какой из них более отвечает намерениям автора. Современная литература - а может, и культура вообще, - стремятся скорее к неформальности; писатель сегодня больше похож на приятеля, чем учителя, как это было во времена, предпочитавшие формализм. И все же, почему некоторые писатели решаются на тональность чрезвычайно личную? В основном, наверное, по той причине, что использование языка протагониста, особенно такого, который ничего не скрывает перед читателем, дает нам большую возможность с ним сблизиться. Безличная тональность держит читателя на дистанции, что иногда может быть и достоинством, если намерением автора был эффект иронии или пафоса.
Поэтому нет лучших или лучших способов, есть только проблема выбора самого эффективного инструмента для выполнения определенной задачи. Может быть, как писатели мы должны в этом вопросе отдаться силе чувства, и позволить, что сомнения, касающиеся повествования, решились как бы сами собой, а задуматься должны над нашими решениями только тогда, когда нам кажется, что мы используем молоток там, где лучше применить отвертку.

Фон событий

Герои и их действия должны быть помещены в какой-то материальной реальности, иначе будет создаваться впечатление искусственности, надуманности. При всем нашем увлечении развитием драматической акции, нельзя забывать о фоне, на котором развивается действие. Он для повести является тем же, чем мука для булки: может, и не привлекает внимания так, как изюм, но если забудешь про муку, булки не будет.
Чувство пространства иногда бывает настолько тонким, что его просто не замечаешь, иной же раз может подчинить себе целую повесть - например, Egdon Heath в "Возвращении на родную землю" Hardy, лагерь в "Одном дне из жизни Ивана Денисовича" Солженицына, или розовый дом в "Выборе Софии" Styrona. Но независимо от функции, какую оно играет в повести, пространство должно быть так же выразительно, как и герои. И так же, как человеческие персонажи, должно выполнять те самые требования правдоподобия: многомерность, достоверность и создание иллюзии аутентичности.

Откуда брать информацию о месте действия

Если знаешь место, в котором разыгрывается твоя повесть, то оказываешься в настолько хорошей ситуации, что не вынужден посвящать слишком много времени на его изучение. Если же пространство это тебе не известно, следует его узнать. Аутентичные места можно посетить, либо - если это невозможно, - о них прочитать. Используй каждый доступный источник: смотри фильмы, которые снимали в этом месте, разговаривай с людьми, которые его хорошо знают, читай туристические путеводители, изучай планы городов. Если бы тебе удалось туда добраться, не ограничивайся общими видами, но обращай внимание на мелочи: запахи, мусор, внешность жителей. Если упоминается какое-то здание, отметь способ освещения, скрип пола под ногами, гудение лампочки на кухне. Если действие происходит в другой стране, зарегистрируй все, что только удастся: вид и качество банкнотов (в Пакистане деньги часто бывают так потрепаны, что становятся мягкие, как ткань), способ, как люди пьют чай (почти сантиметровый слой сахара на дне и ложка в стакане), как звучит телефонный звонок, какого вкуса вода. Именно такие мелочи лучше всего воссоздают атмосферу места.

Если поместишь действие в каком-то придуманном месте, ты обязан найти ответы на те же самые вопросы. Так же, как тщательное воображение себе персонажей есть условием глубокого и основательного знакомства с ними, так же условием уверенного ориентирования в данном пространстве есть хорошее с ним знакомство. Речь не идет о том, чтобы уже во вступлении начинать громоздить всю информацию, но только чтобы, в случае необходимости, интуиция могла тебе немедленно ее предоставить. При таком варианте сбор данных происходит исключительно в сознании писателя - надо отпустить тормоза воображения. Каковы достоинства такой методики? Во-первых, она дешевая, во-вторых, так как это ты придумал какое-то место, никто не станет цепляться, что в реальности оно выглядит иначе. А недостатки? Если не представишь его достаточно подробно, оно покажется неправдивым.

Еще раз подчеркнем, что информация и правда - это не одно и то же. Определенное сходство с реальностью необходимо, но намного важнее сама сущность пространства. Не знающий реального места читатель и так поверит в твои слова, а тот, который место знает, самостоятельно заполнит недостающие пустоты в картине - естественно, если ты не совершил какой-нибудь грубой ошибки. Ну, а если ты не сможешь "ухватить" правду этого места, то и тот, и другой читатель почувствуют, что здесь что-то не в порядке.

Читатель не должен иметь проблем с восприятием фона акции. Это означает, что, желая эффективно обозначить значение данного пространства - реального или придуманного, - ты должен сам видеть его ИЗНУТРИ. Например, так, как мог бы увидеть его читатель, особенно тот, для которого это место чужое. Смотри на него свежим взглядом, без скуки и предубеждения: этот совет относится ко всем описаниям внешнего вида, как людей, так и мест. Созданное тобой пространство не должно быть сразу захватывающим или экзотическим - с таким же успехом это может быть обычная многоэтажка или какое-нибудь бюро, - но оно должно иметь в себе что-то СПЕЦИАЛЬНОЕ. В нем обязано быть настроение. Сила известнейших художников часто заключается в том, что они могут показывать обычные вещи необычным способом, и благодаря этому помогают нам увидеть исключительность, неповторимость данного места. Этому служат те странные шоры, которые мы добровольно одеваем на глаза.

Как выбрать место действия?

Иногда место действия появляется само собой. В таком случае не сопротивляйся интуиции, разве что выбор этого, а не другого места вызовет сомнение читателя. Если ты пока только выбираешь соответствующий фон, подумай: добавляет ли это конкретное место дополнительный драматический материал. Я лично убедился, что особую ценность имеют: одиночество (если герой не может рассчитывать на помощь снаружи, нарастает прессия ситуации) и погода (особенно экстремальные климатические условия). И хотя каждое место обладает своим драматическим потенциалом, есть такие пейзажи, которые чаще, чем другие, используются литературой: одинокие дома, рыбацкие деревушки, по которым гуляет ветер, большие города. Было бы "Унесенные ветром" так захватывающим, если бы события развивались в городе? Могли бы события "Ядра темноты" развиваться в Суррей, а не в Африке?

Как придать реальность сценам повести

Наш опыт не является абстрактным понятием, он глубоко укоренен в нашем сознании. Когда в голову приходит какое-то знакомое место, мы не видим "комнату", "здание", "сцену" - это только понятия. Мы видим обои в цветочки, оконную раму, потемневшие входные двери. Когда вспоминаем события из прошлого, то можем обозначить их такими названиями, как, например, "мой первый день в школе", либо "когда я упал с велосипеда", но присмотревшись к ним ближе, мы понимаем, что по-настоящему реальными они становились как тогда, так и сейчас, благодаря разным деталям, благодаря звукам и ощущениям. Опыт имеет конкретный, ощутимый характер, и только потом поддается концептуализации.

Писатель может временами восприниматься как тот, кто изменяет состояние человеческих умов. Это может быть изменение принципиальное, либо просто переход из состояния скуки в состояние психического напряжения. В конце повести главный герой должен быть кем-то другим, чем в начале - то же самое касается и читателя. Как изменить психическое сотояние читателя? С помощью аргументов, дискуссии, убеждений? Конечно, повесть не исключает таких способов, но главный способ намного более прост. Писатель должен в начале повести нарисовать достаточно убедительный образ придуманного мира, который сможет разжечь воображение читателя. Но как создается такой образ? Прежде всего, он должен быть реален для самого автора.

Не описывай сцену, а воссоздавай ее

Читатель поверит в реальность конкретного места только тогда, если автор будет знать его по собственному опыту, даже если этот опыт будет воображаемым. Когда пишешь о своем первом дне в школе, ты должен вернуться памятью к той минуте, должен еще раз увидеть красные пластиковые стулья, почувствовать запах пластилина и школьной столовой, услышать плач мальчика, зовущего маму. Такие путешествия в прошлое могут быть неприятными, но они необходимы для получения глубины образа, поэтому придется их потерпеть. Не описывай сцену, а воссоздавай ее. Погрузись в нее, не описывай так, словно стоишь снаружи. Только когда имеешь четкий образ сцены в голове, можешь перейти к более понятийным делам: к чувствам и мыслям, которые тогда ей сопутствовали. Только тогда такие слова, как "класс", "боюсь", "почему этот мальчик плачет?" будут для читателя иметь полный смысл.

Читатель жаждет, хотя бы опосредствованно, пережить то, что создает автор: в случае триллера это будет эмоциональное напряжение, а в романсе - любовная история. В представлении мест, в то же время, самым главным является их "ощутимость". Желая полностью передать это переживание, ты должен довести до того, что читатель вместе с тобой усядется на красном пластиковом стуле, а это значит, что надо предоставить ему сенсорные указатели, благодаря которым он будет в состоянии материализовать всю сцену. И это все.

Нельзя представить то, что читатель никогда не переживал, - попробуй слепому описать голубой цвет. Вербальная коммуникация происходит через передачу указателей, которые включают в сознании получателя определенный процесс, который ведет к воспоминанию им поределенного элемента собственного опыта. Благодаря этому, читатель может войти в твою шкуру, потому что будет сравнивать то, что пережил ты, с тем, что пережил он сам. Может, не все мы сидели на красном пластиковых стульях, но большинство из нас знает, что значит "красное", "пластиковый" и "стул".
Почему так важны детали?

Рассказывание - это как бы рисование картины словами. Значит это, что автор должен иметь открытые глаза, и описывать то, что видит. А рассказав - шагнуть назад, избегая непосредственного комментария. Автор подает исключительно факты, конкретные и исключительные факты - поэтесса Натали Голдберг, последовательница философии дзен, использовала определение "изначальная деталь", то есть простой, ни чем не украшенный факт - и позволяет читателю сделать собственные выводы. Доверься творческой мощи образов.

Почему важны названия?

Писатель должен быть всеведущим. Творец обязан знать свое дело во всех подробностях, а самый лучший способ показать что-то - дать этому чему-то название. Поэтому как можно больше используй конкретные определения: говори "вяз" вместо "дерево", "ангора" вместо "шерсть" и т.д. Ты должен быть информирован абсолютно точно, поэтому, если это необходимо, выучи названия растений, цветов, собачьих пород, оттенков цвета и сорта сигарет.

Названия помогают тебе и читателю ухватить сущность вещей, основательно укорениться в тексте. Кроме того, они сообщают читателю одну очень важную деталь: то, что автор знает, о чем говорит. Нехватка подробностей же, или отсутствие какого-то названия, открывают слабое знание им предмета. В свою очередь, вставленная в нужном месте деталь предполагает, что автор говорит: "я там был, и это выглядело так и так". Без присутствия подробностей, читателю кажется, что автора в его работе нет, а раз нет его в повести, то это все равно, что разговаривать через стену: слышно, что говорится, но слова приглушены. Приходится угадывать, какое выражение лица у того, кто говорит, каким тоном он их произносит... Мы понимаем общий смысл, но в разговоре нет души.

Точность и селекция

Первый шаг - это тщательная селекция того, что действительно имеет место, и того, что тебе только кажется. Чем есть истинная, воспринимаемая нашими органами чувств реальность? Как мы уже говорили, надо показывать, а не рассказывать. Но самого только "представления" не достаточно, так же, как в фильме не достаточно, чтобы режиссер водил во все стороны кинокамерой. Искусством есть выбор, редакция, различение. Описывая какую-то сцену, делай ВЫБОР. Сконцентрируйся на том, что является самым важным, неповторимым, специфическим (естественно, важным есть все, но существует иерархия ценностей) в данном персонаже, помещении или пейзаже.

Не существует четких правил, которые могли бы тебе помочь в принятии решения. Быть художником - это значит владеть умением эстетического оценивания и разделения того, что в повести живет, а что есть мертвым.

Некоторые предметы странным образом "живут", просто вибрируют энергией, в то время когда другие остаются мертвыми, лишенными жизни. Д.Г.Лоуренс назвал этот вид повествовательного бытия "оживением" (quickness) и примерно определил это, как "личный флюид, который приводит к тому, что вещи соединяются друг с другом способом гротескным, или прекрасным, изменяя друг друга". Мы живем в мире, полном предметов, которые становятся все более мертвыми: товары массового потребления, искусственные материалы, никому не нужные мелочи и мусор - и твоей задачей, как писателя, является это все просеять, чтобы найти "осколки жизни".

Что показать, а что - нет?

Решение, какую информацию передать, а какую промолчать, вначале может представлять определенную проблему, но когда уже раз поймешь, о чем идет речь, то оно должно быть простым. Я убедился, что должен думать в категориях кино: что ожидаю/что хотел бы увидеть на экране? Не следует показывать все - позволь читателю самостоятельно заполнить пустоты. У него тоже, как и у тебя, есть воображение.

Уважай так же читательский интеллект. Не над каждой "и" надо ставить точки. Обычный читатель сам сожет сделать выводы, и решить, что важно, а что нет. Если ты создашь достаточно убедительные декорации, он сам сможет заставить двигаться помещенные в них персонажи - при условии, что ты оставишь достаточно много места его воображению. Лучше показать меньше, чем слишком много.

Визуализация

Я надеюсь, что ты можешь представить нужную сцену достаточно четко, чтобы увидеть ее глазами души, и сконцентрироваться на выбранных деталях. Но если этим умением ты еще не владеешь, не беспокойся, оно придет вместе с практикой. Лучше не торопиться - писатель должен решать обо всем потихоньку, без спешки. Я, когда у меня возникают проблемы с визуализацией какой-то сцены, пытаюсь вернуться к ней перед сном, или в ванной, либо после полудня, когда меня охватывает дрема. Если твое воображение чувствует боязнь, напряжение, попробуй расслабиться, не принуждай его ни к чему. Человеческое воображение совершенно необычайно, его возможность создавать образы в нашем уме граничит с чудом, и это касается всех нас.

Закрой глаза, и представь себе столько, сколько сможешь; затем подтолкни акцию к движению, как если бы это была кинопленка. Удерживая образ в сознании, опиши то, что видишь, - как вещи очевидные, так и более тонкие - как можно проще и точнее.

Когда, читая какую-то книжку, я попадаю на фрагмент "рассказывающий", временами мне кажется, что автор изо всех сил пытается создать образ какой-то сцены. Это происходит не из-за отсутствия таланта воображения, а из-за нехватки визуализации. Жаль, потому что визуализация - это самая приятная часть писательской работы. Знаешь ли ты другое занятие, которым можно заниматься с закрытыми глазами, уложив ноги на стол?

Рассматривание с закрытыми глазами (или открытыми, если кому-то больше нравится) воображаемых сцен, а затем перенос их на бумагу, составляет большую часть писательской работы. Почему умение видеть так важно? Потому что в реальной жизни мы воспринимаем пространство в основном визуально (говорят, что зрение обслуживает половина мозга). Человек является биологическим видом, очень сильно ориентированным на зрение, поэтому указания визуального характера так важны для читателя. Если бы мы были летучими мышами, в наших книгах полно было бы образов звуковых.

Наведение резкости изображения

Чтобы читаль видел все выразительно, следует хорошо навести резкость в собственных глазах. Форд Мэдокс Форд советовал, чтобы воображать представляемое действие так, как если бы оно разыгрывалось на ярко освещенной сцене - тогда можно внимательно рассмотреть каждую деталь, а конкретные предметы выразительно отделяются от других.

Повествовательная проза с этой точки зрения напоминает, скорее, фильм, нежели театр, потому что автор, так же, как оператор, имеет в своем распоряжении три вида перспективы: дальнюю, среднюю и сближение. Расширяя метафору Форда Мэдокса Форда: представь себе, что твоя камера имеет возможность снимать все как с далекого расстояния, так и совершенно близко, и что ты в состоянии снять все, что происходит на плане, любую деталь, с любой стороны. А стоит это всего лишь столько же, сколько ручка и бумага. Начинающие писатели склонны пользоваться в основном далекими и средними перспективами: они показывают нам общий вид комнаты, и как в нем расположены конкретные персонажи, но редко используют масштаб более интимный. И бедный читатель, который к тому же не взял с собой театральный бинокль, вынужден смотреть спектакль с самых дешевых мест.

Как возникает сцена

В каждой сцене пытайся найти драматизм, и то, что привлечет внимание. Если этих элементов нет, поищи их. В некоторых случаях сцены нужны только для того, чтобы читатель с их помощью получил необходимую информацию. Проверь, не удастся ли такую сцену наполнить каким-нибудь драматизмом, действием. В этом месте мне вспоминается сцена из фильма Пола Хогана "Крокодил Данди - 2", которая была бы просто нудной, если бы не сделали из нее минипредставление: героя, который ест завтрак, посещает детектив. У Данди пригорает гренка, и он собирается ею угостить детектива, но гренка вываливается из рук на землю. Данди какое-то мгновение колеблется, и тогда, когда мы уже решили, что он ее выкинет, оказывается, что детектив ничего не заметил, поэтому, немного ее отрепав, Данди кладет гренку на тарелку полицейского. Таким образом информация, с которой прибыл детектив, сама по себе неинтересная, но необходимая для развития акции, становится захватывающей, потому что, когда он рассказывает ее равнодушным тоном, жуя одновременно гренку, и после каждого куска вытаскивая изо рта зернышки песка, мы просто не можем оторвать от него глаз. Имея чуть-чуть воображения и таланта, можно сделать то же самое в повести.

Эмоциональный фон сцены

Сцена, которую ты показываешь, не имеет, понятное дело, исключительно физическую природу, а еще и эмоциональную. Значит это, что кроме растрепанной природы и блестящей в лучах солнца паутины, надо показать реакции людей, которые находятся в этом месте. Реакции, а не их понятия. И снова лучше всего показывает себя метод "не рассказывай, а показывай". На сей раз представь себе, что ты режиссер фильма: как ты покажешь, что кто-то "одинок", "поглощен депрессией", "счастлив"? Ты ведь не можешь героям повесить на шее таблички с соответствующими надписями, и приказать им ходить по сцене. Ты должен их вообразить, и спросить себя, как конкретно выглядит человек "одинокий", какое у него лицо, как выглядит тело.

В сценах, полных эмоций (а следует помнить, что возбуждение - это тоже эмоция), оправдывают себя крупные планы. ОЧЕНЬ КРУПНЫЕ планы. Расширяющиеся зрачки, взъерошенные волосы, поднятые брови: мелочи, которые могут быть необычайно красноречивыми.

Смотри только, чтобы не переборщить. Иногда очень трудно тормознуть собственный энтузиазм, касающийся того, что мы как раз пишем. Умеренность особенно рекомендуется в сценах чувственных, где правильно разбуженное воображение читателя достаточно подтолкнуть на миллиметр, чтобы оно понеслось галопом. Остерегайся "тяжелой руки", потому что, даже если руководствуешься лучшими пожеланиями, читатель может почувствовать себя, как после удара палкой в лоб. Еще раз повторяю - доверься силе образов. Позволь читателю самому сделать выводы.


СТИЛЬ

Много опытных писателей говорило о стиле, и хотя голоса их разнятся, все они говорили практически одно: стиль не является чем-то, что ПРИБАВЛЯЕТСЯ к повести; стиль ЕСТЬ повестью. Вспоминается мне поэт Бенджамин Зефания и его история о том, как он еще в детстве стал вегетарианцем. Мать подала ему на ужин говяжьи фрикадельки, а он, будучи одарен пытливым характером, спросил, откуда берутся эти фрикадельки.
- Из коровы, - ответила мать.
- А откуда берет их корова?
Можете представить себе выражение лица матери, когда ей пришлось сказать:
- Они и есть коровой.

Стиль представляет автора, так же, как фрикадельки представляют корову. Писательский стиль нельзя наколдовать из ничего: он неразрывно связан с творцом.

Не перебарщивай

Как достичь естественности интонации? Просто: перестань пыжиться, и используй такой язык, каким пользуешься наиболее свободно. Кому-то со стороны это может показаться самой простой вещью на свете, но это не так - мы не всегда отдаем себе отчет в том, что напрягаемся и перебираем мерку. Обращай внимание на разные сигналы: если обгрызаешь конец пера, и на каждом втором слове лезешь в словарь синонимов, то лучше немедленно прекрати. Не заставляй себя выдавать "на гора" звуки, противоречащие твоим естественным предпочтениям, потому что это обычно дает только какофонию. Фразы, которые ты напишешь, будут топорными, и лишенными очарования, а читатель почувствует твои усилия, и это вызовет у него неудобство. Вскоре ты начнешь задумываться, почему писательство так быстро утомляет, и испортишь все удовольствие.

Предпочтения Фоулера

Хотя конкретных правил хорошего стиля нет, есть определенные принципы, которые Фоулер называл "предпочтениями", то есть такие, с которых следует начинать, и которые можно нарушать только случаях, когда это необходимо. В своем "Королевском английском" он назвал их пять:

ЛУЧШЕ СЛОВО, ХОРОШО ИЗВЕСТНОЕ, ЧЕМ ИЗЫСКАННОЕ

Коль скоро твоей целью является передача какого-то сообщения, ты должен использовать слова, понятные для обычного читателя, без необходимости обращаться к словарю иностранных слов и выражений. Нравится тебе какое-то слово? Хочется похвастаться эрудицией? Помни, что другие могут твоих предпочтений не разделять, а твои знание и образование восхищают в основном тебя самого.

ЛУЧШЕ ОДНО ВЫРАЖЕНИЕ, ЧЕМ ОПИСАНИЕ

Описание - это описывание чего-то иносказательно, не прямо; оно может пригодиться в диалоге, когда ты дополняешь характеристики персонажей, но за пределами разговора оно может быть скучным. Точность и образность особенно важны, если ты хочешь держать в напряжении внимание читателя. За небрежным стилем может скрываться небрежное мышление, и проницательный читатель может не захотеть тратить время на твою книгу.

Близкая родственница иносказания - тавтология, т.е. описывание чего-то как бы дважды. Если ты напишешь: "Они перешли с одной стороны улицы на другую", это не будет по-настоящему страшным преступлением, но чуть больше таких фраз, и текст наберет ненужной мешковатости. Компактность играет важную роль для хорошего стиля. Предложение, в котором чего-то есть слишком много, так же неудобно, как плохо скроенный костюм.

ЛУЧШЕ РОДНОЕ СЛОВО, ЧЕМ ИНОСТРАННОЕ

Родные выражения - это такие, какие чаще всего появляются в разговорном языке. Чужие выражения имеют чаще всего латинское происхождение. Очень много писателей ошибочно считают, что литературный язык - это язык формальный, и пишут так, как в обычной жизни обычно не говорят (ну разве что мы имеем дело с полицейским; они всегда говорят "выполнял операцию", а не "делал", "проводил наблюдение", а не "следил", и т.д.). Современный читатель намного более далек от всякого формализма, чем его предшественник из девятнадцатого века, поэтому обращайся к нему так, как если бы говорил с приятелем.

ЛУЧШЕ КОРОТКАЯ ФРАЗА, ЧЕМ ДЛИННАЯ

Но не в том случае, если длинное предложение лучше.

Я знаю только одно правило: стиль не может быть слишком простым и слишком ясным.
Стендаль

ЛУЧШЕ КОНКРЕТНОСТЬ, ЧЕМ АБСТРАКЦИЯ

Это важнейшее из всех пяти "предпочтений". Люди, в целом, обладают одними и теми же органами чувств, и поэтому то, что имеет характер восприятия, легче принимается, чем понятия, которые по определению являются абстрактными.

Чего следует избегать?

Прилагательных, наречий и абстрактных существительных.

Когда я думаю, как НЕ начал бы повесть, приходит мне в голову что-то такое: "Была темная, бурная ночь. Он медленно подошел к окну, и посмотрел на разрушения, которые сделал вихрь".

Что я могу сказать о таком начале? Ведь он более-менее подходит под рекомендации Фоулера: язык разговорный, фразы короткие - все сходится. Но имеют ли отдельные конкретные слова достаточную силу выражения? А если бы написать так: "Была полная луна. Он побрел к окну, и увидел, как вихрь дергает ветки ивы". Не будет ли это более образно?

Присмотримся поближе обеим фразам. "Была темная, бурная ночь". "Темная" и "бурная" - это прилагательные, определяющие существительное, в данном случае "ночь". Прилагательные создают впечатление, словно выполняли бы какую-то важную функцию, но так ли это в действительности? Что, собственно, я имею в виду, когда говорю "темная", и какую силу бури означает "бурная"? Естественно, мы найдем определенные указатели, но они не будут точными. В то же время фраза "была полная луна" есть определением конкретным: мы знаем, как такая луна светит, и можем себе это вообразить. Так же и "вихрь дергает ветки ивы" более конкретен, чем прилагательное "бурная".

Прилагательные - это ничто иное, как сокращения. Например, "прекрасная молодая женщина" в принципе означает: "Ты понимаешь, что я имею в виду - такую прекрасную молодую женщину, каких можно увидеть в иллюстрированных журналах, влажный взгляд, профиль скул и так далее". Увеличение числа описаний для того, чтобы добиться большей выразительности, может в конце концов превратиться в что-то вроде списка признаков: "прекрасные темные миндалевидные глаза".

Наречие - это выражение, определяющее глагол. Трудно найти оправдание для формулировки "он подошел медленно". Наш язык полон глаголами, и это надо использовать. Что, собственно, значит "медленно"? Плыл, шлепал, брел, лез, прогуливался? Каждый из этих глаголов вызывает другой образ, хотя все означают медленную ходьбу.

Остерегайся ненужных прилагательных: "РАДОСТНЫЙ смех", "НЕЖНАЯ ласка" и т.д., а так же чего-то вроде "ПОСПЕШНО прошептала". Избыток их нарушает естественность повествования - например, вместо "молча подошла к нему" достаточно "подошла к нему", потому что раз она ничего не говорит, значит, молчит. Это может показаться придирчивостью с моей стороны, но все, что лишнее, есть мертвым: каждое слово обязано иметь свой вес.

Абстрактные существительные означают состояния ума, общие понятия, либо категории. Для разных людей они имеют разное значение. Что, например, значит "счастье"? Либо "красота"? "Разрушения" могут касаться нескольких перевернутых цветочных горшков, либо вырванного с корнями дерева. В нашей другой версии речь идет о том, что ветер достаточно силен, чтобы раскачивать ветки ивы. Не больше, и не меньше. Пользование образом вместо абстрактного символа избавляет читателя от необходимости угадывать, что имел в виду автор.

Модуляторы

С ними тоже надо быть осторожным. Под модуляторами я понимаю такие слова, которые сменяют оттенок значения других выражений, например, "достаточно", почти" и так далее. Чаще всего они только ослабляют фразу, поэтому лучше их удалить, разве что эта манипуляция вызовет какое-то принципиальное изменение в значении фразы. Отказываясь от точности, мы выигрываем в силе убеждения.

С к о р е е , б о л е е , п р а к т и ч е с к и , - это пиявки, которые портят прозу, и высасывают кровь из слов... мы должны очень тщательно придерживаться этого правила, потому что оно достаточно важно, и мы можем быть абсолютно уверены, что каждому из нас время от времени придется его нарушить.
Вильям Странк и Е.Б.Вайтед

Образность: метафора и сравнение

Абстрактные существительные, в принципе, "рассказывают", а не "показывают". Пользуясь ними, автор предполагает, что читатель поймет его намерения, потому что владеет подобным опытом. Поэтому, если ты подозреваешь, что твой читатель мог не пережить ничего, что бы напоминало то, о чем ты говоришь, и надо ему помочь это вообразить, можешь использовать образ: метафору или сравнение.

"Охватило ее чувство полного одиночества" (абстрактное) - эта фраза может для разных людей означать разные вещи. "Чувствовала себя, как пятнышко на горизонте" (сравнение) показывает больше, позволяет быстрее поймать смысл информации.

Образностью надо пользоваться умеренно, потому что автор иногда поддается обманчивому чувству, что самым эффективным есть образ изысканный и сложный. Образность может намешать в голове у читателя, а может до такой степени сосредоточить его внимание, что оторвется он на какое-то время от рассказываемой истории. А так как рассказывание историй есть главной целью писателя, оба эти эффекта одинаково нежелательны. "Показывание" конкретное и дословное говорит, в целом, больше, чем самый старательно подобранный образ. Может, тогда, лучшим в конце концов будет такой вариант: "Всеохватывающая тишина звенела у нее в ушах"? Поэтичность ради самой поэтичности - это то, чего следует избегать для своего же добра.

Настоящий поэт не морочит себе голову поэтичностью, так же, как человек, выращивающий розы, не морочит себе голову их нюханием.
Жан Кокто

Клише, сентиментальность и уважение к читателю

Фоулер определил клише, как "слово либо выражение, удачное использование которого первый раз в данном контексте вызвало такую его популярность, что оно стало использоваться неумеренным или несоответствующим способом". Тот, кто первый придумал опеределение "нерушимый, как скала", был, наверное, в восхищении. Его последователи создали языковый шаблон. Значит, клише - это "секенд-хенд", то, что показывает писательскую лень. Тот, кто использует одни шаблоны, кормит читателя подогретыми объедками.

А когда чувство превращается в сентиментальность? Тогда, когда автор либо до такой степени поглощен собой, что забывает о существовании читателя, либо когда перестает уважать читательское умение оценивать. Сентиментальность - это фальшивая эмоциональность, которая не позволяет распознать все разнообразие и богатство данной ситуации. Это так же является манипулированием эмоциями читателя.

Иногда стоит рискнуть

Я убежден, что писание прозы должно ничем не отличаться от писания поэзии. В обеих случаях речь идет о том, чтобы найти ту единственную, неповторимую фразу, которая будет как компактная и концентрированная, так и незабываемая. Хотя многословие и отвлечения тоже по своему ценны.
Итало Кальвино

Чем больше внимания посвящаем стилю, тем более начинаем его сознавать. Это, в свою очередь, может привести к тому, что мы почувствуем себя так, словно нам подрезали крылья. Стремясь к максимальной лаконичности, точности и плавности стиля, мы можем лишить нашу повесть жизни. Иногда действительно многословие и отходы от главной темы имеют свою ценность. Не нужно сразу выбрасывать из работы то, что кажется безумным и не слишком подходящим. Марк Шагал сказал когда-то: "Я люблю рисовать небрежно". Позволь время от времени своей ладони чуть свободнее держать перо, и это может принести неожиданную пользу. Не оплачивается быть порядочным.

Весь секрет живого стиля, вся разница между стилем живым и мертвым, лежит в достаточно свободным трактовании правил. Время от времени можно позволить себе небрежность, либо, скорее, вызвать впечатление небрежности - это прекрасно оживляет письмо.
Томас Харди

Стиль, как человек - со всеми его недостатками, проблесками совершенства и моментами слабости. Упорядоченный, взвешенный, элегантный - он может вызывать восхищение, как человек с подобным характером, но редко возбуждает любовь. Читатель (со всеми его недостатками, проблесками совершенства и моментами слабости) ищет приятеля, а не образец совершенства.

Истинно вдохновенное писательство пользуется подвернувшимися оказиями. Никогда не рискуя, не добьешься полного успеха. Грамматика - это не клетка, в которой должен жить автор, а только набор договоров, возникших в процессе пользования языком и усовершенствованных педантами. Нарушай их, если так тебе подсказывает сердце, изменяй положение слов, выбрасывай определения и т.п. Издевайся над добрым вкусом. Если владеешь чувством языка, все это может тебе помочь.

От страха перед вульгарностью тоже можно впасть в вульгарность. Так же, как боковой в регби должен для добычи пункта почти прикоснуться к боковой линии, так и художественная литература, по своей природе использующая человеческие чувства, должна рисковать переходом в сентиментальность. Иногда лучше оказаться сентиментальным, лучше перебрать, недоговорить, или сказать слишком прямо, чем всегда придерживаться безопасных границ, и ничего не достичь. Вергилий, Шекспир, Диккенс и много других творцов писали вопреки правил своего времени.
Луи МакНис

Я лично знаю только один способ удачного соединения спонтанности и дисциплины, так, чтобы ни та, ни другая сторона не пострадала - практика. Надо писать все время заново, аккуратно, но неумолимо редактировать собственные тексты, так, чтобы в конце концов читателю показалось, что возникали они без малейшего усилия. Ты же, когда тебя позже спросят, благодаря чему ты добился такого молниеносного успеха, сможешь ответить: "Благодаря многолетней практике".


Попробуй это сделать

Критическое чтение собственной работы - это важное занятие, трудное и рискованное. Важное, потому что самоосознание представляет важный элемент творческого процесса: желая усовершенствоваться, мы должны знать свои сильные и слабые стороны. Трудное, потому что никогда не удается достичь полностью критической дистанции к собственному писательству. Рискованное же потому, что сомоосознание есть врагом спонтанности. Благодаря следующим тренировкам ты можешь сделать два осторожных шага в сторону самокритического изучения своего произведения.

1. Выбери фрагмент собственной работы - лучше, если целый раздел, если уже его имеешь, - и перечеркни карандашом каждое прилагательное или модулятор. Затем возьми резинку, и вытри зачеркивания только тех слов, которые посчитаешь необходимыми для текста.
2. Перечитай несколько раз любой фрагмент своей работы - громко и тихо, - вслушиваясь в мелодию фраз, и не задумываясь над их смыслом. Обрати внимание на возможные повторения и неприятные звуковые сочетания. Отметь фразы, которые показались тебе корявыми, затем отредактируй их заново, согласно с тем, что подсказывает тебе внутренее ухо.

Следование этим правилам может тебе помочь в предварительной работе. Следующее упражнение вводит намного более далеко идущие ограничения, и я, как минимум, не рекомендую тебе придерживаться их во время творческой работы.

3. Не используя никаких прилагательных, наречий и тд., напиши фрагмент в 300 слов, представляющий одну из предложенных ситуаций.

Новоиспеченная монашка идет длинным коридором, в конце которого виднеются обитые тканью двери. Через высокие окна в коридор падает солнечный свет.

С плоской крыши небоскреба кто-то смотрит вниз на суматошную жизнь города.

Банщик в турецкой бане намыливает спину толстого, волосатого мужчины.

Написав это упражнение, вставь в текст одно прилагательное.

4. Выбери любой фрагмент из повести писателя, которым ты восхищаешься. Проанализируй каждую фразу, выискивая прилагательные и т.д. Каковы эффекты совершенных автором технических выборов? А теперь опиши сцену из упражнения 3, следуя стилю этого автора. Какое впечатление вызывает эта версия в сравнении с первичной?

@темы: филология

---

Найджел Воттс Как написать повесть

5. ПОБОЧНЫЕ СЮЖЕТЫ И СИМВОЛИЧНОСТЬ
Побочный сюжет. Символичность.
6. ФИГУРА
Отождествление себя с героем. Что сделать, чтобы герой выглядел реальным. Семь техник создания персонажа. Мотивация. Репрезентация. Познавая себя – познай своих героев. Повесть с ключом.
7. ДИАЛОГ
Три функции речи. Как создать иллюзию живого разговора. Как поддержать диалог. Варианты речи. Принципы записи живой речи.

Глава 5
ВТОРОСТЕПЕННЫЙ СЮЖЕТ И СИМВОЛИЧНОСТЬ.

Второстепенный сюжет.
Второстепенный сюжет – это дополнительная история, которая развивается параллельно главной истории; это группа маленьких сюжетов, которые можно удалить не боясь, что вся книжка "рассыпется". Каждая повесть может иметь в себе много более или менее проработанных побочных сюжетов, и нужно сказать, что они служат не только заполнению пустых страниц, но играют очень важную роль. В рассказе или новелле дополнительный сюжет скорее является чем-то лишним, но в повести это очень важный элемент: он добавляет ей "субстанции" и регулирует темп повествования.

Субстанция.

Главной задачей дополнительного сюжета есть расширение и углубление истории таким способом, каким это не может сделать главная фабула. Литературная фикция – это упорядоченная версия реальных событий, поэтому очень легко скатиться в ней до упрощений, которые ни в коей мере не отражают сложности реальной жизни и не соответствуют интеллекту читателя. Это все равно, что представить себе героя повести как актера, который играет свою роль в луче одного единственного прожектора: конечно, зрители увидят все очень четко, но картина будет выглядеть плоской, избавленной оттенков и глубины перспективы. В дополнительной истории часто появляются второстепенные герои, которые как бы "подсвечивают" главных героев дополнительными лучами со всех сторон, показывая такие их признаки, о которых мы даже не догадывались раньше. Таким образом, можно получить эффект трехмерности, выразительного рельефа – другими словами, добавить субстанции главным героям. Функцию эту дополнительный сюжет выполняет двумя способами: с помощью созвучия, либо противопоставления.
Дополнительный сюжет, который созвучен с главной фабулой, закрепляет нашу оценку героя и нашу интерпретацию его начинаний – т.е. говорит то же самое, только по-другому. Например, в "Вихровых взгорьях", элемент антагонизма между Хетклифом и его братом Хиндли только подтверждает все, что мы уже знаем о главном герое: Хетклиф показывается нам, как порывистый, импульсивный и мстительный человек. Также и сюжет, показывающий появление Кети в высших кругах и брак с влюбленным в нее Эдгаром созвучен с главным сюжетом, потому что оба говорят нам, что любовь важнее, чем наследство, а чувство сильнее, чем жажда безопасности. Без дополнительных сюжетов главная фабула могла бы обойтись, но получилась бы страшно мелкой.
Иногда побочный сюжет, вместо того чтобы дополительно освещать героя, показывает какой-то аспект темы. В таких случаях, тема этого сюжета проявляется, как аналог главного сюжета – например, история Глочестера в "Короле Лире". Оба героя верят лжи своих хитрых детей, фальшиво обвиняющих лояльного ребенка. Таким образом, тема главной фабулы – опасные последствия веры в лесть – находит свое отражение в дополнительном сюжете.
А в ситуациях, когда дополнительный сюжет противопоставляется главной фабуле, эффект бывает необычайно комичен. Например, в "Счастливчике" Кингсли Амиса дополнительные сюжеты насыщены катастрофами и несчастьями, в то время когда в рамках главной фабулы герой добивается успеха за успехом, но не благодаря своим умениям или дипломатическим талантам – смысл дополнительных сюжетов такую возможность исключает – но исключительно потому, что является счастливчиком.

Темп.

Дополнительные сюжеты выполняют также менее сложную функцию замедлителей развития главной фабулы. Они могут выступать в качестве пролога, который поддерживает интерес читателя до момента появления первого импульса. Такую конструкцию можно увидеть в "Выборе Софии" Вильяма Стирона. Ее эффектом здесь является стазис на добрую сотню страниц, показывающий прошлое расказчика и его старания стать писателем, а только потом появляется первый импульс, т.е. встреча с Софьей. В случае так развитого стазиса, импульс может оказаться в первом акте в непосредственной близости к кульминационному пункту.
Чаще дополнительный сюжет вплетается в главную фабулу, и задача его основывается на создании препятствий для протагониста, так, чтобы история не достигла кульминационного пункта слишком быстро. В сказке о "Джоне и фасолине" тема жены гиганта служит увеличению интереса читателя, который начинает думать, впустит ли эта женщина Джона в дом, и не откроет ли мужу место, где Джон спрятался. Временами напряжение, связанное с таким ожиданием, превращается в истинное наслаждение.

Сложность фабул и двухголовые чудовища.

Если случится, что побочный сюжет пересечет в своем развитии некую границу, то он начинает жить собственной жизнью, и создает собственную восьмипунктовую дугу с развязкой включительно. Развивая такую тему, следует сохранять осторожность, потому что можно создать двухголового монстра, т.е. повесть с двумя равнозначными фабулами, что собъет с толку читателя. Если это произойдет у тебя, то можно воспользоваться одним из трех вариантов: во-первых, можно урезать один сюжет, увеличивая одновременно значение другого, и т.о. определить их взаимное отношение неравноправия, как главного сюжета и дополнительного. Во-вторых, можно из одной книги сделать две. И, наконец, третий, самый смелый способ, это отказаться от классической структуры и сконструировать сложный сюжет из нескольких тем. Примером такой работы может служить "История мира в десяти с половиной разделах" Джулиана Бернса. Однако, если ты хочешь, чтобы твоя повесть оказалась не только набором случайно слепленных вместе анекдотов, то ее элементы должны быть связаны между собой тематически.

Символичность.

Символ – это то, что заменяет что-то другое. Естественно, каждый язык имеет символический характер – слово "пес" никогда еще никого не укусило – но в случае литературных форм мы говорим о символичности тогда, когда имеем дело с метафорой, сравнением или аллегорией. Зачем мы пользуемся символами? По трем причинам.
1. Чтобы иллюстрировать какое-то понятие.
Драма не основана на представлении идей как таковых, но на оживлении их с помощью повествовательных средств; идеями как таковыми, занимаются другие области писательства, а не художественная литература. Символические действия позволяют оформить трудные или абстрактные понятия, они представляют идеи без необходимости их объяснять. Такого типа символический резонанс с огромным успехом был использован Кеном Киси в "Полете над гнездом кукушки": МакМэрфи, непослушный пациент психиатрической лечебницы, оказывается вначале наказан электрошоком, а затем лоботомией. Поступки эти, остающиеся в согласии с логикой целой истории на уровне реалий представленного мира, означают также нечто совсем иное: 1-й - пытки, 2-й - кастрацию. Иногда символ может увеличиться до размеров целой повести, и тогда он приобретает признаки аллегории. Например, в произведении Кена Киси психиатрическая лечебница, которую расказчик называет "Комбайн", символизирует репрессивное государство. Также Джозеф Конрад в "Ядре Темноты" с помощью известного символа конструирует параллели между Африкой, и мрачным ядром человечества.
2. Чтобы углубить измерение.
Вторым достоинством символа является его способность углублять измерения драматической акции через постороение аналогий между тем, что конкретно, и тем, что универсально. Четко обозначенное присутствие символа говорит нам, что история, с которой мы имеем дело, есть чем-то большим, чем случайное событие. Проникая под поверхность представленного мира, добираясь до более глубоких уровней смысла – как мы это делаем во время чтения книги Киси – мы понимаем, что смысл повести относится до более широких социальных явлений, а, значит, и до нас самих. Повесть, которая обращает наше внимание на связи между микрокосмом и макрокосмом, "выходит" за пределы бумажных страниц и проникает в нашу жизнь.
3. Чтобы заглянуть за кулисы рационального смысла.
Третье достоинство символа труднее определить. Чем больше мы используем слова, тем больше осознаем их ограниченность. Даже если бы мы были лучшими специалистами в области языка, даже если бы мы располагали богатейшим словарем, жизнь все равно выскользнет из наших попыток выразить ее словами. Почему так происходит? Да потому, что слова не являются реальностью, они только условные символы. Задача писателя – стремиться к передаче правды с полным сознанием, что ее никогда не удастся пришпилить словами. Символы же, которые хорошо об этом знают (потому что любовь совсем не похожа на розу, а луна не является воздушным шаром), могут приблизиться к конкретному понятию с другой стороны, прокрадываясь за кулисы рационального смысла в надежде, что смогут нас поразить.

Но внимание : писатель, до того как сделает символ из шпаги, сначала должен сделать из шпаги шпагу. Символ слишком очевидный, либо просто неудачный, подвергает сомнению правдивость истории, превращает ее в надутую аллегорию, а это современный читатель, как правило, не любит. Символичность особенно действует на подсознание. Если она будет бросаться в глаза, в результате отвлечет наше внимание от непосредственно истории и выпятит надуманность, искусственность литературы.

Образность

На определенном уровне символизм переходит в образность, т.е. создание образов с помощью слов. Тогда следует попрощаться с логикой, и отдаться на волю своих эстетических чувств. Мастером образности был D.H. Lawrence – у него мы встречаем и промышленные города, и несущихся галопом коней, и мужчин, которые борются друг с другом на борцовском ковре. В "Любовнике леди Четтерлей" дама из высших сфер влюбляется в лесника, который мало того, что походит из низших классов, так в довершение этого имеет грязные ногти. Символ ли это, или только изумительный образ? Ее муж, Клиффорд Четтерлей, оказался искалечен (и потерял свои мужские признаки) на войне, сражаясь во имя милитарно-промышленных сил, и хотя этот факт несомненно важен, нет особой разницы, имеет ли это характер символа, или нет. Лесник Мэллорз является противоположностью Четтерлея: пролетарий, сторонник сельских реформ, страстный любовник. Послание, которое передает нам Лоуренс, в целом совершенно понятно: современная цивилизация делает мужчин евнухами.
Эта чудесная ложь, которая была опубликована под титулом "Любовник леди Четтерлей", есть делом искусства, и содержит в себе правду, которую практически невозможно опустить до уровня фактов: правду художественную, выражаемую только через символы и метафоры.

Попробуй это сделать

1. Если работаешь над какой-то повестью, проанализируй ее главную фабулу. Задай себе вопрос – какие признаки главных героев должны быть дополнительно освещены с помощью побочных сюжетов? Каким методом ты намерен это сделать: с помощью созвучия или противопоставления?
2. Проанализируй побочный сюжет. Какую он выполняет функцию? Как можно его расширить так, чтобы он еще более помог обогатить главную фабулу?
3. Поместил ли ты неосознанно в своей повести какие-то символические элементы? Если да, то остаются ли они в согласии с тем, что ты хочешь передать? Если нет, то какие изменения можно ввести, чтобы все элементы создавали единое целое?
4. Присмотрись к ниже помещенным кратким описаниям (в скобках подаю возможные темы) и придумай дополнительные сюжеты, которые бы их дополнили (через созвучие или противопоставление)

Отцу и сыну удается счастливо пройти через развод, но мать принимает бороться за то, чтобы признать себе родительские права (любовь, связанная с ответственностью)

Чтобы получить работу, безработный актер переодевается в женщину и становится звездой популярного сериала (мужчины совсем не такие, как женщины)

Молодой человек, идя за гласом сердца, поступает вопреки ожиданиям взрослых (свобода важнее ответственности)

Если хочешь проверить, что можно было бы сделать с этими идеями, проанализируй следующие фильмы с Дастином Хоффманом: "Крамер против Крамера", "Тутси", "Выпускник" - из которых я взял схемы фабул. Кино предоставляет особенно жесткие финансовые и технические требования, поэтому структуры фабул в фильмах бывают особенно выразительны и точны; писатель может получить много полезного, если станет их изучать

5. Напиши имена героев, которые участвуют в твоей повести. При каждом имени либо фамилии напиши ассоциации, какие в связи с ним приходят в голову.
6. Сделай тоже самое со своей любимой книгой.
7. Если ты пишешь повесть, но еще не придумал для нее титул, придумай несколько вариантов, и используй их на знакомых. Спроси, что им приходит в голову при том или другом титуле.

Глава 6
ГЕРОЙ

Аристотель в "Поэтике" определил иерархию драматических эффектов в следующем порядке: на первом месте фабула, затем герой, далее диалог, музыка и зрелище. (В повести эквивалентом музыки можно принять стиль, а о зрелище трудно вообще говорить). С его мнением не согласился Форстер, который считал, что герой важнее фабулы, а Хенри Джеймс заметил, что фабула и герой составляют одно целое.

Чем же есть герой, если не элементом, определяющим событие? И чем есть событие, если не иллюстрацией героя?
Хенри Джеймс

Авторы часто заявляют, что их очередные повести располагаются в одном из двух лагерей: работ, ориентированных на героя, или работ, ориентированных на фабулу. Достаточно сильный герой может видоизмениться в псевдосамодостаточный быт, который может быть настолько энергичным, что сам поведет автора сквозь повороты и сюрпризы фабулы. Путешествие с таким проводником бывает приятным, потому что никогда не известно, что нас ждет за следующим углом дороги. Однако если фабула, как кто-то сказал, есть следом, оставленном на снегу нашими героями, то эффектом такого топтания по их следах может быть только грязная размокшая слякоть. Не достаточно, чтобы герой бродил в рамках нашей повести туда и сюда без видимой цели; нужна еще какая-то схема, образец, а так же какое-то изменение, происходящее в герое под конец рассказываемой истории. В монотонных мыльных операх чаще всего встречаются герои, которые ничему не учатся на собственном опыте, и постоянно топчутся по кругу, пока их не умертвит сценарист.
Меньший риск попасть в такую ловушку создает повесть, ориентированная на фабулу, где герои функционируют как кубики, которые можно уложить на свое место. Делая конструкцию более важной, чем герой, можно ослабить его правдивость, и хотя временами говорится, что герой захватывает инициативу (если с тобой что-то подобное случится, лучше сразу зарегистрируйся на прием к доктору), настоящая плавность и живость акции можно достичь только тогда, когда позволяется, чтобы ладонью пишущего вели инстинкт и интуиция. Также, как и в большинстве других вещей, ключом к успеху есть сохранение равновесия.

Идентификация с героем

Герои интересны не только потому, кем являются, но прежде всего из-за того, ЧТО ДЕЛАЮТ. Если проанализировать это утверждение, можно прийти к выводу, что не столько сами действия героя возбуждают интерес, сколько ОЖИДАНИЕ этих действий: и что он\она сделает ТЕПЕРЬ? Как мы уже показали в третьей главе, рассказчик – это в принципе тот, кто задает интересные вопросы и откладывает ответы на них "на потом". Напомню, что вопросы эти могут быть двух видов: саспенс и тайна.
Как действует магия саспенса и тайны? Как сделать так, чтобы раздраженный читатель не отшвырнул книгу, либо не заглянул сразу на последнюю страницу? Каждый писатель становится перед таким вопросом: он должен сделать так, чтобы читатель терпеливо ждал ответа, и ожидание это было для него приятным. Как этого достичь? Надо разжечь его эмоции до такой степени, чтобы он начал беспокоиться судьбой придуманных героев, а затем поместить их в ситуации настолько интересные и запутанные, чтобы они вызвали интерес и сочувствие.
Главное – это не богато сформированная акция и не противоречия, а чувство отождествления, самоидентификации. Читатель позволит втянуть себя в вихрь событий только тогда, когда его будет волновать человек, которого эти события касаются, то есть каким-то образом сможет идентифицировать себя с этим героем.

Эмпатия и симпатия

Идентификация происходит благодаря двум важнейшим элементам:
1. ЭМПАТИЯ
основана на распознавании в герое чего-то важного. Можно относиться эмпатически к каждому литературному герою, потому что, как я уже говорил, все эти герои в основе своей – человеческие, даже если выступают загримированными. Так будет до тех пор, пока не найдется первый в истории мира читатель, не являющийся человеком. До этого же момента литература всегда будет для людей и о людях.
2. СИМПАТИЯ
значит, что тебе нравится то, с чем ты имеешь дело, что ты это любишь и идентифицируешь приятные части себя с приятными частями других.

Это значит так же, что твой протагонист (т.е. по крайней мере хотя бы он) должен иметь в себе что-то убедительно человеческое и притягивающее. Герои, снабженные нетипичными эмоциональными атрибутами, подвергают читательскую эмпатию тяжелой пробе, герои же однозначно негативные могут не вызвать требуемого сопереживания, потому что читатель не сможет или не захочет себя с ними идентифицировать. Лишенный возможности самоотождествления с героем, он увидит его как то, чем он в действительности является: словами на бумаге, в которых жизни не больше, чем в чернильных точках и запятых.
Но в таком случае что с антигероями, с Ганнибалами Лекторами воображаемого мира? Дело в том, что даже такой антигерой, как бандит, которого мы с удовольствием ненавидим, обязан иметь какие-то положительные черты характера. Например, это может быть власть, обаяние, интеллект, аристократизм. Возьмем, к примеру, необычайно интеллигентного поклонника искусства и серьезной музыки – в каждом из нас есть что-то, что заставляет нас, хотя бы и вопреки желанию, удивляться и восхищаться кем-то таким, даже если он психопатический серийный убийца. Но внимание: герой не может быть личностью слишком маниакальной, иначе вся эмпатия немедленно испарится!
Читатель должен увлечься рассказываемой историей, а происходит это благодаря тому, что на определенном уровне он начинает сравнивать события в повести с собственным опытом и говорить себе: "Да, все именно так". Мы идентифицируем себя не столько с конкретной деталью, сколько с принципиальной человеческой кондицией данного героя. Поэтому мы плачем над судьбой тоскующего по своей планете И.Т., и проливаем слезы, когда умирает мама олененка Бэмби – а ведь в принципе ничего общего с ними не имеем. Мы чувствуем себя связанными с ними на эмоциональном уровне, нас волнуют их проблемы, потому что распознаем в них самих себя – а это и есть эмпатия.

Аутентизм

Человеческая природа наших героев, люди они или нет, должна быть аутентичной. Потому что читатель – старый, молодой, мудрый или глупый, - является реальным человеком. Он знает, что такое смех, плач, надежда, он знает, что творится в голове, и будет идентифицироваться только с тем, что в литературе настоящее. Настоящее не в категориях фактов, а в категориях того, что наиважнейшее, того, что Натаниэль Науторн назвал "правдой человеческого сердца".

Мы все знаем, что Искусство не является правдой. Искусство – это ложь, которая приводит к тому, что мы начинаем осознавать правду, по крайней мере ту правду, которую нам дано понять.
Пабло Пикассо

Как сделать героя настоящим

Что надо сделать для того, чтобы герои казались настоящими? Как создать воображаемый образ человека так, чтобы он был живым, убедительным, и как бы сходил со страниц книги? Чтобы читатель мог легко себя с ним идентифицировать и волноваться его судьбой? Такой герой до какой-то степени должен освободиться из-под власти автора, получить частичную самостоятельность и самостоятельно вести фабулу – иногда в неожиданном направлении.

Характеристика героя

Основывается на добавлении герою визуальных особенностей и биографии. Часто это начальный пункт, с которого начинается собирание информации о героях, участвующих в твоей повести. Как они выглядят? Каковы их биографии? Под какими знаками зодиака родились? Что любят и не любят? Стоит организовать для себя краткие характеристики хотя бы тех более важных героев, записывая как можно больше их личных признаков. Такие вещи, которые касаются прошлого: в какие школы ходили, имели полную семью или нет? Это все оказывает огромное значение на формирование жизненного пути реальных людей, поэтому если ты хочешь создать "живого" героя, он должен быть личностью, и иметь собственное прошлое.
Характеристика героя необычайно важна, но часто слишком переоценивается начинающими писателями. Если ограничиться только до перечисления конкретных подробностей данного героя, то мы получим только набор слов, не имеющих ничего общего с живым реальным человеком. Поэтому, хотя и служит такая характеристика для представления читателем общего образа героя, такой вид, созданный при помощи поверхностной информации – которая в повести есть ничем иным, как аналогом сплетен на вечеринках – надолго в памяти не останется. Автор, который не дает читателю ничего больше, в принципе требует, чтобы читатель просто выучил этот список наизусть. А ведь списки очень трудно запоминаются.

Как читается повесть

А теперь задумаемся на минутку – как читается повесть? Проще всего было бы предположить, что потребитель литературного произведения между правым и левым ухом имеет пустоту, а задачей писателя есть наполнение этой пустоты конкретными фактами. Однако, если бы все было так просто, то каждый, прочитав данную книжку, имел бы в голове одни и те же подробности. А ведь на самом деле все совершенно не так – проще всего это обнаружить, смотря фильм, сняый на основе известного нам произведения. Иногда герои такие, как следует (например, Хемфри Богарт, который играл Гарри в фильме по повести Хемингуэя "Иметь и не иметь", к этой роли, по моему, подходил идеально), а иногда мы просто не в состоянии понять, как режиссер мог на эту роль взять именно такого актера. Мы себе этого человека представляли совершенно иначе. И кто здесь прав? И он, и мы, потому что целью художественной литературы не является передача фактов – этим занимаются другие области литературы. Писатель обладает гораздо большей свободой.

Художники – это люди, которых не интересуют факты, а только правда. Факты походят снаружи. Правда приходит изнутри.
Урсула Ле Гуин

Повесть развивается в мыслях конкретного читателя, который обычно не досягаем для писателя. А в силу того, что люди бесконечно разнообразны, существует бесконечное разнообразие восприятий данной повести. Писатель, в лучшем случае, может высылать определенные стимулы (сигналы?) и надеяться, что они вызовут образ, не слишком далекий от намеренного. Избыток информации бывает элементом, затрудняющим процесс визуализации, потому что чем более точный образ мы хотим передать, тем сильнее читатель должен придержать свое воображение, чтобы оставаться в согласии с данными фактами.
Я попробую описать это на примере. Образы рождаются в мозгу читателя со скоростью света. Если ты поглощен без остатка чтением какой-то повести и читаешь фразу : "В комнату вошла девочка", в твоем сознании немедленно возникает образ девочки, хотя и достаточно неопределенный. То, что ты себе вообразишь, вероятно будет совершенно отлично от образа, придуманного автором. Если дальше прочитаешь, что девочке сопутствовал пес, представишь себе, вероятно, какого-то конкретного пса. Если после этого узнаешь, что девочка шла, опираясь на костыли, тебе придется в значительной степени модифицировать свою визуализацию, потому что ведь невозможно, чтобы ты именно это представил в самом начале. Чем более ты получаешь информации, тем сильнее должен изменять начальный образ. Сосредоточься на мгновение, и представь себе девочку согласно тому, что узнал до этого момента. А теперь я тебе подскажу, что у нее голубое платье в белый горошек, белые носки, что она веснушчатая и широко улыбается. Да, и еще ей восемь лет. Представить такой образ и многократно его модифицировать – это необычайно трудное задание для нашего воображения. Иногда разум отказывается регистрировать очередные данные, и до самого конца мы не осознаем, что героине восемь лет, потому что в начале представили, что ей пять лет.
Что сделать в такой ситуации? Если мы намереваемся направлять воображение читателя в нужном нам направлении, то нельзя обойтись без характеристики героя. Я лично советовал бы два возможных варианта. Первый основан на том, чтобы уже в самом начале истории передать как можно больше подробностей. Например: "В комнату, опираясь о костыли, вошла девочка восьми лет. Ей сопутствовал спаниэль". Позже, по мере развития акции, можно то и дело подбрасывать подробности, но лучше избегать информации, которая заставила бы читателя кардинально пересматривать уже воображенное.
Другое решение проблемы основано на ограничении количество информации. Если факт, что платье это - синего цвета в белый горошек, - не имеет какого-то особого значения, то его вообще не стоит упоминать. Нас интересует правда девочки, а не какие-то мелкие факты. Мы можем одеть героиню так, как нам понравится, но если это не вызовет какого-то позднейшего недоразумения, стоит в этом отношении предоставить свободу самому читателю. В моей повести "Двадцать – двадцать", я вообще отказался от описания главных героев. Неужели из-за этого читатель не может понять, как они выглядят? Надеюсь, что нет, я верю, что пара главных героев, Вильям и Джулия, появляются перед ним живые и реальные. А если одному читателю кажется, что у Джулии рыжие волосы, а другому – что она блондинка, то ничего страшного в этом нет.
Зачем в таком случае заниматься описанием своих героев? Зачем описывать как можно больше подробностей на их счет? Такое поведение приносит пользу писателю, а не читателю. Естественно, некоторые из этих информаций позже ты используешь в тексте, но большая их часть останется под поверхностью, как это происходит с айсбергом. Однако, если ты не соберешь всю эту информацию, то не сможешь предвидеть, как данный герой поведет себя в конкретной ситуации. Иначе говоря, ты не будешь знать их характеров.
Не нервничай, если тебе легко удается представить второстепенных героев, а главное действующее лицо все еще остатся большой загадкой. В жизни тоже так случается, что проще себе вспомнить лицо кого-то, кого знаешь только шапочно, зато труднее всего представить свое собственное лицо. Ну а коль скоро все герои в литературном произведении являются в какой-то степени частичками самого автора, из этого следует вывод, что самый нам близкий герой оказывается для нас самым трудным для описания. Не волнуйся: внешность не важна, важна личность; не характеристика, а характер.

Характер

Более важным, чем поверхностная информация, есть знание, каким человеком является твой герой. С этой точки зрения литература ничем не отличается от жизни: мы судим о конкретных людях, пользуясь характеристиками, как указателями. Но ведь часто так бывает, что познакомившись ближе с человеком, мы изменяем свое первоначальное мнение о нем. В таком случае, кем же является этот человек? Первым впечатлением, или кем-то, кого мы познали в конкретном действии? Именно в этом заключается различие между характеристикой, и характером.
Сценарист Роберт МакКи определяет характер просто как "выбор, который мы совершаем, находясь под давлением обстоятельств". В определенный способ фабулу можно принять, как вариант литературной скороварки, в которой мы готовим, используя высокое давление. Ядром повести всегда является какой-то конфликт - не важно, серьезный, или мелкий, личностный, или глобальный. Конфликт ставит людей в трудную ситуацию, а люди, оказавшись под давлением обстоятельств, показывают свое истинное лицо.
В фильмах катастроф одним из основных элементов является столкновение характеристики с характером. В начале истории некий господин Успех дает всем вокруг советы, но когда напряжение растет, он впадает в панику, и раскрывает себя, как господин Спасите-я-боюсь. Избавившись обольщений, священник находит бога, поссорившиеся муж и жена мирятся, слабак оказывается героем. Настоящий характер проявляется во время принятия критических решений, т.е. совершения выбора под воздействием ситуации.
МакКи говорил, что писание сценария основано на:
1. Выбор характеристики
2. Показание характера
3. Смена характера на лучший или худший.
Не будем забывать, что повесть – это своего рода путешествие. Недостаточно только поддать своих героев разным испытаниям, если в конце они окажутся такими же, какими были в начале. В таком случае, это будет путешествие, ведущее читателя в никуда. Однако, как я уже сказал в главе 3-й, изменение, которое герой переживает (т.е. "поворот") в конце повести, не обязательно должно иметь место только в его внутреннем мире.

Семь техник создания героя

1. Описание внешности.
2. Мнение рассказчика.
3. Действие.
4. Ассоциации.
5. Представление мыслей героя.
6. Речь.
7. Мысли и мнение других героев

1. Описание внешности.
"В комнату, опираясь на бамбуковые костыли, вошла восьмилетняя девочка". Описание внешности – это, пожалуй, наиболее популярная техника создания героя. Ее эффективность основана не на КОЛИЧЕСТВЕ поданных подробностей, а на их КАЧЕСТВЕ. Я предпочел показать бамбуковые костыли, а не голубое платьице в белый горошек, потому что они более необычны, и в реальной ситуации первыми бросились бы в глаза. Главным достоинством описания внешнего вида является его компактность – можно очень многое сказать в нескольких словах. Недостатком же является статичность, потому что в драме должно что-то происходить. Статичные элементы в ней играют второстепенную роль, поэтому лучше соединить описание с акцией, чем подавать его отдельно и сразу целиком. Отсюда в моем случае информация о том, что девочка шепелявит, появляется только через несколько предложений. Правила викторианской литературы требовали посвящать характеристике героя как минимум несколько абзацев, и в этом есть свое очарование, но современный читатель, который располагает ограниченными запасами терпеливости, требует акции, а акция означает, что что-то происходит.

2. Мнение рассказчика.
"Выражение ее лица говорило, что девочка пытается скрыть какое-то разочарование" - эта фраза является мнением рассказчика. Характер девочки оказывается очерчен более выразительно: она испытала какое-то разочарование, а факт, что она пытается скрыть свои эмоции, говорит нам о ее более, чем на свой возраст, развитой психике.

3. Действие.
"...девочка опустилась на колено, чтобы прижать его к груди". Это пример действия третьей техники. Показ героя в действии намного более динамичен, чем статическое описание его внешности, поэтому дает более живой эффект. Особенно, если это действие, представляющее кульминационный пункт решающего выбора (а для ребенка это ЕСТЬ решающий выбор, потому что девочка находится под давлением ситуации), и благодаря этому можно сказать намного больше, чем с помощью даже самых подробных объяснений.

4. Ассоциации.
Эта техника относится к более тонким. Она связана с местом действия и материальными элементами данной ситуации, которые могут иметь в себе определенные нюансы, касающиеся героя. Например, кинозвезда, которая выходит из ночного клуба под блеск вспышек фотоаппаратов, нами ассоциируется со славой и успехом. Иисус, въезжающий в город на осле, с покорностью. Выражение "маленький серебряный крестик, который она носила на шее" выполняет функцию описания, потому что заставляет нас догадываться, что девочка – христианка, но так же будит определенные ассоциации, особенно в соединении со слезящимися глазами спаниэля. Наша героиня обладает мягким сердцем, и является одухотворенной особой.

5. Представление мыслей героя.
Оно обладает особенной ценностью: люди могут врать другу другу, но они не обманывают самих себя, по крайней мере, не делают это сознательно. Слова "мой деньрожденный подарок" и "хочу домой" подтверждают, что девочка разочарована, и открывают причины этого разочарования.

6. Речь.
Речь героя так же многое нам объясняет. "Тоскую за мамочкой и папочкой" - эта фраза углубляет характеристику героини. О диалогах мы подробнее поговорим в главе 7.

7. Мысли и мнение других героев.
Благодаря им можно получить другую перспективу, что особенно полезно, когда между мировоззрением героя и мировоззрениями других персонажей имеются определенные противоречия. "Сомневаюсь, чтобы вьетнамские дети..." - эта фраза не только сообщает нам, откуда прибыла девочка, но также отчетливее показывает причины, по которым она чувствует себя такой одинокой: мало того, что находится в чужой стране, так еще никто ее здесь не понимает.

Мотивация

Своих героев ты по настоящему узнаешь только тогда, когда будешь знать, как они поведут себя в вынужденной ситуации. А это ты узнаешь, когда тебе станет известна их мотивация. Чего, собственно, они хотят? Спасти собственную шкуру? Добиться чьего-то расположения? Завоевать девушку? В мире литературного воображения каждый к чему-то стремится, а когда эти стремления сталкиваются между собой, или их невозможно реализовать, тогда появляется конфликт.
Частой основой драматургии бывает несоответствие между мотивацией личной и официальной. В ситуациях вынужденных проявляются наши личные, тайные мотивации; и когда оказывается, что они расходятся с тем, что мы заявляем официально, появляется драматическое напряжение. Персонаж, который не переживает никакого внутреннего конфликта, вероятнее всего, будет неинтересным и плоским. Совершаемые им выборы совсем не углубляют его характеристик, потому он сам по себе остается таким же мелким.
Когда ты уже знаешь, чего хочет твой герой, то одновременно узнаешь, чего он не хочет. Это знание воистинну бесценно для автора, который вынужден играть роль строителя полосы препятствий, потому что благодаря этому знанию сможет подобрать соответствующего рода препятствия. Если протагонист хочет быть богатым, его следует ограбить. Если героиня хочет чувствовать себя в безопасности, уволь ее с работы. В крайних случаях то, что персонаж не хочет, может превратиться в фобию, что с замечательным результатом использовал Оруэлл в "1984", посадив героя, который боится крыс, в помещение, полное этих грызунов.

Репрезентация

Персонажи в литературной работе являются художественным творчеством, реперзентацией живых людей. Желая полностью отразить сложность натуры человека, следовало бы написать бесконечно длинную книгу, еще более длинную, чем в "Поисках потерянного времени" Пруста. В отличие от живых людей, литературные персонажи должны быть цельными (даже если обладают противоречивыми чертами характера) и понятными, что не всегда имеет место в реальной жизни. Снабжая героя более чем одной доминирующей чертой характера, ты рискуешь, что твоя повесть не выполнит одной из своих основных задач, т.е. не сделает непознаваемое понятным. Читатели не хотят карикатур, они хотят литературных героев, поведение которых будет для читателя понятным.
В свою очередь, слишком приближая героев к живым людям, ты, как ни парадоксально, рискуешь сделать их менее реальными. Это так, как если бы выпустить актеров на сцену без грима. Вместо того, чтобы выглядеть естественно, они будут казаться бледными и призрачными. Люди в повести должны быть очерчены более выразительно и нарисованы более яркими красками, чем в жизни. Они должны резче реагировать, быть более убедительными и менее сложными внутренне, чем люди из крови и кости. Потому, что они не люди, а только литературные образы.
Постарайся найти золотую середину. Использование ярких цветов совсем не означает, что твой герой носит чересчур броский грим. Важно изящество средств: иногда "меньше" может в конечном результате дать "больше". Если переборщишь, то получится вместо персонажа архетип (или типичный пример), либо стереотип (то есть пример упрощенный).

Архетипы и стереотипы

Архетипы – это типичные примеры людей определенного рода. Чаще всего, архетипы появляются в мифах и аллегориях, однако их символический вид позволяет с успехом пользоваться ими и в прозе. Если хочешь дать понять, что в твоей работе за элементами представленного мира кроется некий более глубокий смысл, что конкретный персонаж в принципе должен означать целое общество, а то и целый мир, стоит обратиться к архетипу. Архетипический герой создает впечатление, что он далеко возвышается над обычными смертными (либо опускается намного ниже их), что хорошо иллюстрирует пример Элли Фокс из "Побережья москитов" Пола Теру, которая то и дело проявляет едва ли не сверхчеловеческие способности. Архетипы могут вырвать читателя из чувства реальности, которое автор собирался у него вызвать своей повестью, поэтому, как правило, архетипами бывают второстепенные персонажи.
Стереотип обладает всеми недостатками архетипа, и ни одним из его достоинств. Он является упрощенным вариантом определенного типа героев, который мало того, что представлен бывает чрезвычайно поверхностно, так еще и выглядит часто как яркая неоновая вывеска. Стереотипы слишком плоски, в них глубины столько же, сколько в чистом листе бумаги.

Герои многомерные и плоские

В прошлом, читатели довольствовались одномерной характеристикой героя, либо просто карикатурой. Однако современные вкусы предпочтение отдают героям многомерным, по крайней мере, если речь идет о главных героях. Герои второстепенные и эпизодические должны быть до определенной степени лишены этой глубины, потому что в противном случае отвлекут внимание читателя от протагониста и главной акции.

Хорошо, когда автор может сразу ударить с полной силой, и плоский персонаж в этих обстоятельствах может оказаться весьма полезным. Его не надо многократно представлять, он никуда не убегает, не надо следить за его развитием, он сам создает вокруг себя свою собственную атмосферу. Плоские персонажи – они как светящиеся диски определенных форм, скользящие то тут, то там в вакууме либо между звездами. Очень эффективно.
Е.М. Форстер

Мастером в использовании плоских персонажей был Диккенс. Без сомнения, стоит их использовать для получения иронического эффекта, но внимание: если бы главные герои Диккенса были стереотипными, он остался бы только одним из забытых писателей викторианской эпохи, потому что при плоском главном герое вся повесть становится плоской. Одномерный персонаж годится для второстепенного, дополнительного сюжета; стереотипный герой создает проблемы. Литературные герои будят интерес читателей только тогда, когда кажутся "живыми", когда они "живут" в процессе идентификации. С плоским героем себя отождествить невозможно, так же, как невозможно отождествить себя с манекеном.
Создавая одномерный персонаж, надо сознавать его схематичность. Начинающие писатели, часто не осознавая этого, создают полные либо частичные стереотипы. Реальность многомерного героя часто оказывается под вопросом, когда он начинает реагировать стереотипно. В таких случаях герой становится схематичным, словно был сконструирован кое-как, с полным пренебрежением к читателю. При творении героя нужен яркий грим, но чрезмерное подчеркивание его характера не только не сделает персонаж более интересным или распознаваемым, но превратит драму в пантомиму, а трагедию в фарс.
Архетипы и стереотипы встречаются только в литературе, и никогда в жизни. Люди не бывают предсказуемы до такой степени, как нам кажется. В основе драмы лежит несоответствие между ожиданиями, и тем, что происходит на самом деле (то есть литературная "неожиданность"). Персонажи, которые движутся по определенным путям, не сворачивая ни в право, ни в лево, будут не только казаться нереальными, но и просто нудными. В литературе это несоответствие между ожиданиями и реальностью является источником драматического напряжения: вопрос "удастся мне, или нет" с давних времен обещал интересную историю.

Познавая себя – познай своих героев.

Писатель может создать живой литературный персонаж только тогда, когда будет его знать абсолютно. Хороший писатель – это не только кузнец слов, но и психолог, потому что в конечном итоге глубина и правдоподобие созданных им героев отражает его знания на тему человеческой природы.
Понять других можно только при условии, что сможешь смотреть на мир их глазами и понять их чувства, как свои собственные. Эмпатия является основой писательского ремесла. Автор, который ею не обладает, будет создавать только плоских героев. Ограниченная способность эмпатии ограничивает возможности писателя: реальными будут только те из его героев, которые принадлежат к тому же типу людей, что и он.
Как писатель может расширить свои возможности, как он может "вселиться" в разных героев? КакШекспиру удалось создать Гамлета, Джульетту, леди Макбет? Неужели он страдал многократным раздвоением личности? Не думаю. Без сомнения, он пользовался доступными ему богатейшими источниками – понятно, что не из местной библиотеки, а из резервов собственного разума.
Человеческий разум – это наиболее сложная структура во Вселенной, по крайней мере той, что нам известна: самые современные компьютеры только пытаются повторить способ его функционирования, не говоря уже об интеллекте. Человеческое воображение не имеет границ, или, по крайней мере, способно придумать тысячи героев. Если ты считаешь, что Шекспир с этой точки зрения был кем-то исключительным, и твое воображение намного более ограничено, вспомни хотя бы свои сны. Тебе ничего не снится? Не верю.
Шекспиру не надо было впадать в безумие, чтобы создать короля Лира, но он должен был добраться до той части себя, что принадлежала безумцу. Знатоки утверждают, что в фигуре короля Лира необычайно убедительным способом показан механизм разрушения психики. Откуда Шекспир его знал? Или он посещал дома для умалишенных, и вместе с другими зеваками стоял в очереди, чтобы посмеяться над их идиотскими штучками? Этого исключить нельзя, хотя я сомневаюсь, что он смеялся. Однако, намного более важным, чем такое внешнее наблюдение, должен был внутренний анализ, путешествие вглубь себя, в поисках той частицы, которая была королем Лиром. У каждого из нас есть такая частица, в которой можно найти каждого: безумца, дитя, королеву.
А значит, как можно узнать своих героев? Надо всмотреться в себя, ибо там находится все. Каждый литературный персонаж – так же, как каждый образ из сна, - есть частью писателя. Если бы это было не так, то ее невозможно было бы придумать. Герои берутся из твоей головы, и ничьей другой. Познавая себя – ты познаешь своих героев.

Знание писателя о себе самом, знание правдивое и избавленное романтических обольщений, есть источником энергии, из которого он вынужден черпать целую жизнь: один единственный, правильно использованный вольт этой энергии может оживить любой литературный персонаж.
Грехем Грин

Полюби героев своей повести

Чтобы заставить читателей переживать, надо вначале пережить все самому. Если читатель должен волноваться судьбами твоих героев, то вначале тебе самому надо о них поволноваться, а это значит, что ты должен чувствовать по отношению к ним и эмпатию, и симпатию. Твое эмоциональное посвящение данному персонажу, особенно, если речь идет о главном герое, просто необходимо; если бы ты относился к нему с презрением, то это могло бы негативно отразиться на всей повести, и оттолкнуть читателя от нее. Естественно, протагонист может совершать ошибки, может быть плохим, двуличным, самолюбивым – но презирать его ты не имеешь права.
Если ты не можешь полюбить героев своей повести, то постарайся, по крайней мере, чтобы они тебе хоть немного нравились. Надо полностью осознавать, что независимо от того, какими ты их сделал, в них всегда есть что-то особенное – их человечность. Если ты ты не сможешь их полюбить, то между тобой и твоими героями всегда останется дистанция, и читатель это почувствует.

Мне кажется, что писатель всегда должен относиться с любовью к внутренним переживаниям повести и ее героям; он не должен пользоваться ими только как иллюстрациями, но сопереживать их опыт.
Малколм Бредбури

Повесть с ключом

Повесть с ключом берет за основу литературных персонажей реальных людей. Оригинал должен быть легко распознаваем для читателя, отсюда и берется название для этого типа повести. Она должна содержать указатели, которые позволяют отрывать скрытый смысл. Примером такого произведения может служить "Контрапункт" Олдоса Хаксли, где в одном из персонажей мы узнаем Д.Х.Лоуренса. Здесь я пользуюсь этим термином для определения самых разных способов получения авторами аутентичных примеров на свои литературные нужды. Такой вариант имеет свои достоинства и недостатки. Достоинством является то, что уже в самом начале творческого процесса мы о своих героях знаем достаточно много.
Главной проблемой повести с ключом, вопреки мнениям многих людей, не является возможность кого-то нечаянно осмешить. Если даже кто-то распознает себя в твоей книге (что происходит необычайно редко, потому что только немногие могут видеть себя чужими глазами), то и так скорее это ему польстит, чем оскорбит. Недостаком заимствования героев из реальной жизни есть тот факт, что это ограничивает писателя в пользовании его собственным воображением. Если придуманный персонаж должен сделать то, что его живой оригинал никогда бы не сделал, он может отказаться подчиняться автору. Определенный уровень псевдоавтономии является хорошим знаком, однако взбунтовавшийся герой скорее не помогает создавать осмысленную фабулу. В конце концов, это автор всегда остается шефом – он может зависеть от музы, но героями командует сам.
Понятно, что надо использовать в своей писательской работе людей, которых встречаешь в жизни, но скорее, как начальный пункт для работы, а не как модель для копирования. Многие из созданных мной героев имели свое начало в реальных людях, но позже я позволял им развиваться самостоятельно, либо соединял в одном придуманном герое несколько разных людей.

Полезно бывает посмотреть на человека прищурившись, и тщательно обрисовать только некоторые из его личных признаков. Речь не идет о том, чтобы добиться полного подобия – это, кстати, просто невозможно, потому что человек бывает по настоящему собой только в особенных житейских ситуациях.
Е.М. Форстер

Те же ограничения касаются использования для нужд литературного воображения собственной биографии. Если требования драматургии приказывают изменить факты твоей жизни, а ты сопротивляешься такому злоупотреблению против реальности, может оказаться, что ты пытаешься сидеть на двух стульях сразу: повести и автобиографии.
Жизнь обычно не бывает так четко очерчена, как повесть, в которой есть начало, середина и конец. А даже если бы так и было, для литературы это было бы интересно ровно настолько, насколько события этой жизни были необычны. Временами это трудно себе представить, особенно, когда наше прошлое интересует только нас самих, и то, что для нас кажется важным, читателю может казаться просто банальным.

Писатель, который заслуживает на это звание, не описывает. Он придумывает либо воображает на основе своих собственных переживаний, либо какого-то опыта. Иногда нам кажется, что он владеет каким-то таинственным знанием, источники которого уходят в забытый опыт кланов и племен.
Эрнест Хемингуэй


ДИАЛОГ.


Мысль, что в повести проще всего написать диалоги, является ошибочной, не смотря на всю свою привлекательность,. В повести каждое слово, включая диалог, требует обработки, иначе диалог станет чересчур "рыхлым".

Обычно, диалоги самые приятные фрагменты повести, но только при условии, что они помогают развиваться главному действию.
Антони Троллоп

Искусство писать хорошие диалоги основано на создании и л л ю з и и реальной речи, без намерения конкурировать с ней. Жизнь, в целом, лишена фабулы, поэтому большинство наших разговоров достаточно хаотично. В живой речи появляются многочисленные повторения, тавтологии, и ни с чем не связанные элементы: попробуй зарегистрировать на пленку первый попавшийся разговор, а потом перепиши его на бумагу. Эффект может оказаться воистину реалистичным, но он не будет иметь ничего общего с принципом "осколки жизни", с которым мы имеем дело в реалистической прозе. Такой разговор, без сомнения, окажется нудным и слишком длинным. Начинающие писатели, что понятно, имеют склонность к созданию многочисленных диалогов, потому что это кажется простым, и уж без сомнения более натуральным, чем усилие, с каким большинство из нас мучается над описаниями или комментарием. Однако, если в диалоге участвует слишком много лиц, или их ответы чересчур длинны, терпение читателя подвергается испытанию. При чтении диалога он должен разделять удовольствие, с которым этот диалог писался. Умело сконструированный диалог может создать впечатление написанного с необычайной легкостью, но требует дисциплины и решительных редакторских манипуляций.
Диалог напоминает куст розы - лучше всего выглядит, когда подстрижен. Я бы посоветовал переписывать его так долго, пока не удастся сократить максимально. Естественно, после такой операции он не будет иметь ничего общего с аутентичной разговорной речью, но это и к лучшему. Читатель абсолютно не нуждается в аутентичных разговорах, он жаждет обмена фразами, которые будут раскручивать фабулу.
А значит, как показать того, кто говорит слишком много, кто не закрывает рот? Иначе говоря, как описать нудного болтуна? Так, чтобы это НЕ БЫЛО нудным. Не следует приводить его слова, потому что читатель, как и каждая жертва такого болтуна, просто выключит свое внимание. Писатель, как это ни покажется парадоксальным, должен сделать из такого героя персонаж не менее увлекательный, чем другие герои повести. Одним из возможных способов это сделать, является показ его через призму мнения других.

Джек снова начал плести о своей машине - о какой-то регулировке колес. Джилл подавила зевок.

Выбрось лишние фразы. В фильме разные нюансы проходят незамеченными, но на страницах повести мы ищем смысла в каждом слове. Если диалог избавлен смысла, читатель почувствует себя заблудившимся, и подумает, что писатель что-то нечаянно пропустил.

ТРИ ФУНКЦИИ РАЗГОВОРНОЙ РЕЧИ

Речь в повести должна исполнять по крайней мере одну их трех функций.
1. Продвижение акции вперед.
Иногда самые быстрые и важные действия "выходят из уст" героя. Каждый ответ, от обычной фразы до важнейших признаний, годится для выполнения главной задачи писателя, какой является рассказывание историй.
2. Предоставление информации.
Предоставление информации есть необходимой обязанностью. Писатель должен сделать реальным свой воображаемый мир: сказать, каким образом конкретные персонажи оказались в такой, а не в другой ситуации, как они могут из нее выкрутиться, каковы последствия их действий и т.п. Проблема в том, что это временами становится скучным, и может замедлить темп повести. Значит, информацию надо передавать с чувством. Иногда нет другого выхода, и надо посвятить изрядный кусок текста на такое объяснение. Однако, часто бывает возможно поместить информацию в самой акции, так, чтобы читатель, так же, как в случае характеристики персонажа, усвоил ее как-бы автоматически.
Использование диалога для предоставления информации совершенно оправдано, но не следует такой метод использовать слишком часто. Персонаж, который слишком нахально играет роль авторского голоса, может оказаться обвинен в том, что "говорит под указку". Такие фрагменты звучат, как команды режиссера, или голос за кадром. Читатель вдруг начинает замечать искусственность вместо искусства, вспоминает, что имеет дело с литературной фикцией, и магия перестает действовать. Диалог, написанный таким образом, звучит топорно:

- Каррузерс, когда мы встретились в первый раз?
- Двадцать лет назад, старик - в Лето Любви.
- Ты ехал розовым автобусиком, а я добирался автостопом к своей девушке Энни, которая теперь есть моей женой.
- Да, припоминаю. Ты был тогда еще студентом.
- Я учил английский. А ты начинал карьеру, как молодой журналист в "Милуоки Кроникл"

Лучше удалить то, что не нужно, и вместо того, чтобы притворяться, буд-то что-то происходит, использовать описание:

Он познакомился с Карруотерсом двадцать лет назад, во время хипповского Лета Любви. Он учился на английской филологии, и отправился автостопом к своей девушке Энни - его нынешней жене. Карруотерс, тогда еще начинающий журналист из "Милуоки Кроникл", подобрал его своим розовым автобусиком.

Сценаристы между собой используют термин "зарядить экпозицию". Если можешь подсладить пилюлю в рамках драматической сцены, читатель вообще не догадается, что мы о чем-то ему рассказываем. Например, два этих персонажа могли бы поскандалить, а в их взаимные препирательства автор вставил бы нужную информацию.

- Двадцать лет ты повторяешь одно и то же! Боже, зачем я тогда сел в твой идиотский розовый автобус... (и т.д.)

3. Дополнение характеристики.
Эту функцию диалог обязан выполнять всегда, потому что каждое слово, выходящее из уст литературного героя, помогает показать, какого типа человеком он является.

КАК СОЗДАТЬ ИЛЛЮЗИЮ ЖИВОЙ РЕЧИ

Литературные персонажи отличаются друг от друга физически, психически, а значит, должны отличаться и речью. Молодой человек будет использовать другие слова, чем его отец; англичанин и ирландец, которые являются ровесниками и имеют общие корни, будут использовать разные идиомы и по разному строить предложения; северяне говорят иначе, чем южане. Я знаю, что это трудная задача, но под конец твоей повести читатель должен узнавать говорящего только на основе его собственных слов, без дополнительных подсказок.
Живая речь хаотична, не конкретна, прерывиста, не граматична, бедна, повторяется и полна молчащих пауз. Писатель должен отразить ее особенности, не воссоздавая их. Мало кто использует в жизни литературный язык, и твои выдуманные персонажи должны это отражать.


Подтекст

Живые люди склонны говорить намеками, туманно, столько же помещая между слов, сколько в них самих. Очень часто - особенно в конфликтных ситуациях - наши слова только намекают на то, что мы имеем в виду. Например, мы спорим, кто должен заняться стиркой, а на самом деле речь идет о проблемах в семье. Поэтому писатель должен обращать внимание на то, что не сказано, на подтекст диалога. (Вспоминается мне здесь сцена из фильма Вуди Аллена "Энни Холл", в которой на экране появляются титры с истинным смыслом фраз, которые произносят вслух герои.) Если хочешь, чтобы в твоей повести отдельные сцены стали глубже психологически, и точнее отражали сущность живой речи, обращай внимание на скрытый смысл слов.

КАК ПОДДЕРЖИВАТЬ ДИАЛОГ

Значение выходит не только из самих слов, но и из способа, как они произносятся. Иногда "голая" речь нуждается в поддержке:

- Я люблю тебя, - отозвался он из-за газеты.
- Действительно?
- Да.

Это уже что-то нам говорит, но мы не знаем, до какой степени серьезно мужчина относится к своим словам. Конечно, речь может быть самодостаточна, но временами следует ее чем-нибудь подкрепить, чтобы она полностью открыла свое значение. Обогащение приведенного выше диалога общим объяснением придаст словам выразительности:

- Я люблю тебя, - отозвался он из-за газеты.
- Действительно?
- Да.
Он действительно ее любил.

Часто самым эффективным способом поддержать диалог есть окружение произнесенных слов дополнениями, например:

- Я люблю тебя, - отозвался он из-за газеты.
- Действительно?
Он опустил газету, и несколько мгновений смотрел ей прямо в глаза:
- Да.

Один образ иногда стоит больше, чем тысяча слов. Диалог, соединенный с тщательно подобранным описанием действия, по моему мнению есть самой простой и эффективной техникой, благодаря которой бесцветные сцены наполняются жизнью.
Описание действий участников диалога выполняет три задачи: прерывает диалог (что очень важно, если он растягивается на целую сторону), размещает ответы в данной сцене (напоминает, где мы находимся, и что конкретно делают герои), а так же, что, может быть, есть самым важным, дополняет характеристики. Величайшую дополняющую ценность имеет описание действия, которое что-то объясняет, не будучи исключительно целью самой в себе. Точно подобранное описание действия что-то говорит о героях, может, лучше всех остальных техник определяя их личность. Женщина стучит накрашенными ногтями по столешнице и ждет, чтобы кто-то поднял трубку; молодой человек не может посмотреть своему собеседнику прямо в глаза; старушка слушает врача, машинально пощипывая одеяло - это все образы.

ВАРИАНТЫ РЕЧИ

Существуют три варианта речи:
- прямая,
- зависимая,
- внутренняя речь персонажа.

Внешнее и внутреннее ухо.

Для проверки диалога, стоит его прочитать вслух, а еще лучше - попросить кого-то, чтобы он прочитал тебе, и очень хорошо, если это человек с задатками актера. Обрати внимание - не появятся ли у этого кого-то проблемы с построением фраз или идиомами. Не все, что писалось легко, можно так же легко прочитать.

Каждая фраза в каждом предложении может быть мастерски сложена из элементов длинных и коротких, акцентированных и не акцентированных, по подобию арии или музыкальных речитативов - чтобы удовлетворить привередливое ухо. И только ухо может это оценить. Невозможно установить какие-либо правила.
Роберт Льюис Стивенсон

Громкое чтение бывает полезным, но только ухо внутреннее, а не слух как таковой, выносит окончательный приговор. Редко какой читатель будет читать диалог вслух, поэтому окончательно этот элемент твоего текста должен быть проверен - а может, и нет, - в тишине читательского разума.

ПРАВИЛА ЗАПИСИ ЖИВОЙ РЕЧИ

Не существует каких-то конкретных правил для записывания живой речи: от Джеймса Джойса до Малколма Бредбери писатели для этого пользовались разными методами. Однако современные принципы требуют, чтобы:
- ставить перед каждой новой фразой тире.
- ответы каждого персонажа, даже если это отдельные слова, помещать в отдельных абзацах.
- каждое действие, касающееся данного персонажа, которое непосредственно опережает его речь, или ее завершает, находилось в том же абзаце.

Попробуй это сделать

1. Запиши на магнитофонную пленку разговор двух или нескольких человек, а затем его перепиши. Затем попробуй его отредактировать, дополняя описанием действий. Присмотрись обеим текстам: какой из них интереснее? Какой лучше отражает "правду" ситуации?
2. Пользуясь, в основном, диалогом, напиши сцену в 300 слов, в которой люди спорят друг с другом. Если работаешь над повестью, используй для этого ее героев (даже если потом этот фрагмент выбросишь). Если же не можешь придумать ничего, попробуй использовать что-то из ниже приведенного:
Из банка исчезла определенная сумма денег. Директор банка по очереди разговаривает с каждым из служащих. Подозревает одного из них, но не говорит это прямо. Служащий принимает позицию защиты, и полон оскорбления, а директор пытается его напугать.
Три машины ударились друг в друга. Водитель, из-за которого все произошло, решительно отказывается от вины. Другой человек не уверен, кто виноват, и на всякий случай обвиняет всех остальных. Третий же участник аварии совершенно не виноват, зато находится в шоке.
Пара молодых людей договаривается на первое свидание в ресторане. Оба стараются, чтобы встреча прошла удачно, но в каждом вопросе у них оказывается противоположное мнение.
3. Прочитай диалоги, написанные в этих упражнениях, либо в повести, над которой работаешь. Отличаются ли твои персонажи способом разговора, пользуются ли они отличающимися словами, строят ли по разному фразы, или все говорят одинаково?

@темы: филология

---

Найджел Воттс Как написать повесть

3. ФАБУЛА
Три функции рассказа. Как сохранить интерес читателя? Что такое фабула? Основные требования фабулы.
4. ВОСЬМИПУНКТОВАЯ КРИВАЯ.
Дуги главные, большие и меньшие. Примерный анализ. Как воспользоваться этими информациями?

мнгоабукаф

Поробуй это сделать

Некоторые писатели, до того, как приступят к работе, создают старательный конспект. Другие ждут какого-то проблеска, и смотрят, куда он их заведет. Независимо от того, какой тип ты представляешь, проверь, не помогут ли тебе некоторые из предложенных указаний в планировании твоей повести.
1. Напиши на большом листе бумаги в столбик цифры от 1 до 20, и заполни столько пунктов, сколько сможешь. Если знаешь начало своей повести – это пункт 1. Конец, - это пункт 20. Скорее всего, ты не сможешь заполнить все двадцать пунктов списка, но таким способом получишь образ структуры и чувство равновесия.
2. При создании историй могут быть полезны разные трюки. Запиши на отдельных карточках столько событий фабулы, сколько сможешь придумать, а потом, по мере нужды, когда история начнет обретать плоть и кровь, меняй их в любой очередности. Так делал Чарли Чаплин – этот кажущийся гений импровизации и спонтаничности был на самом деле строжайшим планировщиком.
3. Никогда не выходи из дома без пера и бумаги. Именно на этапе планировки замыслы приходят в голову без предупреждения, особенно, когда лежишь в ванне, проваливаешься в сон либо намереваешься запрыгнуть в автобус.
4. Напиши список причин, по которым ты хочешь рассказать именно ЭТУ историю.
5. Некоторые писатели могут работать одновременно над несколькими книгами, но это очень редкий случай. Если у тебя в голове крутится несколько идей, набросай себе каждую из них хотя бы в приближении. Послушай себя – какая из них притягивает тебя сильнее всего? А почему ты не хочешь начать хотя бы вон с той? Предпочитаешь слушать вначале голову или сердце?
6. Если ты только ищешь идею, просмотри журналы. Хотя они часто публикуют довольно невеселую информацию, в них, без сомнения, сокрыт огромный драматургический потенциал. Что бы, например, ты сделал из вот таких новостей (все они реальны):

Шестилетняя девочка бросилась под поезд и погибла на месте, потому что мечтала стать ангелом, и заботиться о больной матери.
Мужчина украл сына миллионера из-за тоски по собственным детям.
Два совершенно чужих человека случайно встречаются, и начинают разговаривать о своих домашних проблемах, после чего вместе решают покончить жизнь самоубийством.


Глава 3-я.
ФАБУЛА
Три функции повествования.
Каким задачам служит рассказывание историй, если посмотреть на это глазами читателя? Без сомнения, разные люди ответят на этот вопрос по разному, но если попробовать обобщить их ответы, получится следущее:
- развлекает
- помогает забыть о проблемах и трудах повседневной жизни
- позвляет лучше понять окружающую нас реальность
Всем нам знакомо волнение, вызванное хорошей повестью, то наслаждение, когда с головой погружаешься в книгу, либо на какое-то время забываешь о повседневных проблемах. Жизнь нелегка, часами бывает просто жестока, а рассказ или повествование помогают нам либо про это забыть, либо с этим смириться.
Человеческая потребность фикции есть чем-то фундаментальным, чем-то, что наступает сразу по удовлетворении таких насущных потребностей, как еда, одежда, крыша над головой и чья-то компания. Расказчики появились сразу, как только человек смог настолько набить пузо, чтобы на время перестать охотиться и предаться размышлениям. И неважно, идет ли рассказ у костра, или на страницах книжки, читатели жаждут удовлетворить те три потребности: развлечение, бегство и понимание.
Не каждая история в состоянии их удовлетворить. Некоторые развлекают, и ничего более, другие приводят к тому, что когда их дочитаешь до конца, в голове остается еще больший сумбур, чем перед началом, ну а еще одни просто невозможно понять, хотя во всем остальном они ничего из себя не представляют. Те из них, что выдержали испытание временем, что существуют века, и рассказываются снова и снова, исполняют все три задачи одновременно: прядут нить, по которой мы уносимся в другой мир, после чего возвращают нас домой –более мудрых и лучше понимающих нашу реальность.
Повествование – от "Золушки" до "Войны и мира" - является одним из основных инструментов, изобретенных человеческим разумом для углубления знания и понимания мира. Существовали огромные общества, не знающие колеса, но не было обществ, которые не рассказывали бы историй.
Урсула ЛеГуин

КАК УДЕРЖАТЬ ИНТЕРЕС ЧИТАТЕЛЯ
...
Пусть смеются, пусть плачут, пусть ждут.
Чарлз Рид

Саспенс и тайна
Существуют два типа повествовательных знаков вопроса: напряжение (саспенс) и тайна.
Саспенс – вопрос, ответ на который находится в будущем
Тайна – вопрос, ответ на который находится в прошлом.
Саспенс, - это вопрос "что будет дальше?" Тайна, - это вопрос "как нас угораздило в это вляпаться?" Из них двоих, думается, тайна есть более изощренной, потому что представляет собой приглашение для читателя самому развязать сложную загадку. Саспенс более очевиден, потому что отражает принцип нашей повседневной жизни – происходит нечто неожиданное, и мы вынуждены на это реагировать.
Доведенный до крайности, саспенс создает литературный жанр, известный как триллер, - истории, в которых герой или героиня то и дело оказываются в новой опасной ситуации. На противоположном полюсе рассказ-тайна развился в "ху-дан-ит", то есть классическую детективную повесть, которая начинается от трупа и отступает во времени, пока не откроется причина смерти. Эти два вида концентрируются на характерных для себя видах вопросов, но вопросы эти – что и есть собственно саспенс и тайна – можно найти в любой прозе. Случается, что они бывают использованы в виде дешевых трюков, но так же хорошо могут послужить основой для великой литературы. Шекспир, Диккенс, Достоевский, Конрад, Томас Харди – все эти писатели мастерски овладели искусством задавать интригующие вопросы. Рассказчик, который убежден, что глубина темы или блестящий стиль письма освобождают его от обязанности ставить вопросы и откладывать ответы на них "на потом", легко может совершить самое страшное из литературных преступлений: замучить читателя скукой.

Разрешение загадки есть для читателя последним утешением – подтверждает триумф разума над инстинктом или порядка над анархией.
Дэвид Лодж

ЧТО ТАКОЕ ФАБУЛА
" Попробуем определить, что такое "фабула". Мы определили повествование, как рассказ о неких событиях, уложенных в хронологический ряд. Фабула – это тоже рассказ о событиях, но ударение здесь ставится на причинности. "Король умер, а потом умерла королева" - это рассказ. "Король умер, а потом королева умерла от тоски" - это фабула. Временная последовательность осталась сохранена, но ее затмило чувство причинно-следственной связи."

Причина имеет место тогда, когда в следствие одного события наступает другое. Именно эти связи между событиями определяют разницу между набором анекдотов, т.е. "повествованием" в Форстеровском смысле, и повестью. Повествование тоже может быть интересным, но редко приносит такое удовольствие, как хорошо сконструированная фабула. Почему? Потому что без наличия "причины" обычно не получишь ответ на вопрос "что было дальше?" или "как нас угораздило в это вляпаться?"
У маленьких детей нет чувства фабулы. Послушайте только их рассказы: "Сначала произошло то, затем то, а потом вон то..." Согласен, это очаровательно, но их болтовня нам быстро надоедает, потому что нет в ней причинности, события не связаны между собой. А нас привлекают именно эти связи, больше даже, чем сами события: кто кому и что сделал, но прежде всего – почему.
Фабулу можно сравнить с вязаным на спицах свитером – одна петля цепляется за другую, и без этих соединений у нас остается только хаотический неинтересный клубок шерсти. Но петли – это еще не все, это только начало, важна еще и форма. Обычно не достаточно просто написать сборник историй, даже интересных, потому что глаз требует еще и форму. Поэтому фраза: "Король умер, а потом королева умерла от тоски" кроме того, что не ставит никакого явного вопроса, содержит в себе слишком мало содержания, как на фабулу.
Так что же такое фабула?
Классическая фабула – это повествование, учитывающее причинно-следственные связи, благодаря чему раскрывается некий замкнутый процесс, стремящийся к какому-то значительному изменению, что, в свою очередь, позволяет читателю испытать эмоциональное удовлетворение.
Это определение стоит разложить на простые составляющие, и исследовать его конструктивные элементы.
Во-первых, мы говорим о к л а с с и ч е с к о й фабуле. Дело не в том, что герои обязаны говорить по-гречески, но в том, что структура такой фабулы основана на некоей распространенной традиции повествования, а не является результатом поиска новой, собственной формы. С этой точки зрения, классическими являются большинство рассказываемых историй.
Процесс – это событие, которое длится во времени, и по этой причине обладает тремя аспектами: началом, серединой и концом. Отсутствие одного их них – обычно середины – это одна из наиболее часто встречаемых причин фиаско той или иной повести. Третья версия примера, описанного Форстером, показывает, как можно исправить эту ошибку: "Корлева умерла. Никто не знал, - почему, - пока, наконец, не открыли, что причиной этого была тоска, которую она чувствовала по смерти короля". Здесь у нас есть начало (королева умерла), середина (поиск причины), и конец (ее открытие). Таким образом, у нас получилась основа фабулы криминальной повести с неожиданным романтическим поворотом в конце. Может, не слишком блестящей, но без сомнения лучшей, чем "Король умер, а потом умерла королева". Этот процесс должен быть замкнут. Повествование заканчивается тогда, когда у рассказчика исчерпывается запас анекдотов. Оно имеет форму прямой линии, тянущейся в бесконечность. В то же время фабулу можно представить как запутанную линию со множеством петель, которая часто заканчивается там же, где началась.
Ее замыкание не означает, что надо обязательно позавязывать концы всех свободных ниток, однако читатель должен иметь возможность найти ответ на большинство вопросов, поставленных автором (в нашем случае, это вопрос "почему умерла королева?"). Эти ответы должны быть поданы либо в прямой форме, либо как предположение. Если читатель, даже располагая всей поданной информацией, не сможет ответить себе на какой-то из вопросов, он почувствует себя потерянным и неудовлетворенным. Между автором и читателем существует неписанный договор: автор задает вопросы, и обещает, что в конце книги даст на них ответ. Отсутствие развязки – это самый надежный способ разозлить читателя.
Законченный процесс должен содержать в себе и з м е н е н и е, причем значимое. Повествование как жизнь – события просто наступают один за другим. Иногда в них можно найти какой-то шаблон, но, как правило, его нет. (У меня есть знакомая, тоже пишет повести, жизнь которой складывается, как фабула: одно приключение вытекает из другого, а она использует это в своих книжках. Ах, как я ей завидую!). Фабула требует какого-то изменения в жизни героя или героини, изменения, которое не является чем-то случайным. Естественно, это изменение не должно происходить только во внешнем мире: во многих повестях герой и в начале, и в конце находится в той же самой ситуации. Если, однако, мы откажемся от изменения внешнего, должна произойти какая-то внутренняя перемена, потому что без этого обойтись нельзя. Главный герой в конце повести должен быть иным, чем в начале – даже если это будет заключаться только в том, что он станет более мудрым и грустным. Предположим, что повесть показывает путешествие героя от пункта А до пункта Б. Б может означать все – счастье, грусть, успех, проигрыш, - все, что угодно, только не А. Если оставить героев в исходном пункте, читатель скажет: "Славненько, ничего не могу сказать, только что из этого следует? Мы не пришли никуда".
Результат этого путешествия должен быть таким, чтобы мы могли почувствовать эмоциональное удовлетворение. Классическая проза, даже та величайшего калибра, должна предоставлять эмоциональное переживание. Она не обязана сразу вызывать у нас катарсис (что дословно означает "очищение чувств через возбуждение сострадания и тревоги"), не должна разыгрываться на высочайшем чувственном уровне, но прежде всего обязана пробуждать сердце, а только потом разум. Писатель, обращающийся прежде всего к разуму, должен выбрать форму эссе. И даже если мы рыдали над какой-то повестью, или исходили бешенством – окончательно ее закрывая, мы испытываем прежде всего удовольствие. Читатель, спрошенный об источнике этого удовлетворения, без сомнения, даст разные ответы: подбор героев, стиль автора, среда, в которой происходит действие, но если копнуть глубже, окажется, что речь идет о радости от получения ответов на вопросы, которые были заданы в начале истории. Я думаю, что именно такой радости ищут практически все читатели прозы. Найти хороший ответ на вопрос, поставленный в повести, – это так же, как почесать себя в зудящее место.

Существует только одна история.
Ве классические истории, независимо от того, можно ли их отнести к фабуле, или нет, являются стремлением к цели. Кто-то чего-то жаждет, и отправляется в путь, чтобы это добыть. Поиски эти в разных повестях оказываются совершенно разными – можно искать спасения, денег, стремиться к соединению с кем-то, жаждать возвращения к нормальности. Герой либо достигает успеха, либо проигрывает, либо остается где-то посередине. Точка.

Основные требования фабулы

Хорошая повесть нуждается в фабуле, а хорошая фабула требует интересных вопросов, толковых ответов и четыре следующих вещи:
1. Как минимум два героя\героини
Твои читатели – это люди. Твои герои – тоже люди. Даже если ты спрячешь героя под личиной компьютера (например, Хал из "Одиссея:2001 год"), чайки ("Чайка по имени Джонатан Ливингстон") или пришельца из космоса ("И.Т."), все равно это будут люди или "как бы-люди". Так же, как существует только одна повесть, есть только одна тема для писательского воображения: человеческое состояние. Отсюда следует вывод, что для фабулы требуются люди.
Почему именно два героя? Почему не один против целого мира? По двум поводам: во-первых, человеческие отношения представляют собой основу человеческого существования, даже когда проблемой является их отсутствие. Необходимым условием для сохранения психического здоровья есть присутствие других людей; даже у Робинзона был свой Пятница. Мир без людей был бы бесплодным и невыразительным. (Мне до сих пор не удалось наткнуться на историю, в которой действовал бы только один герой. Работы, показывающие последнего человека на Земле, или – как в случае "Роскоши безумия" - кататоника, полны других людей, которые появляются в воспоминаниях).
Во-вторых, необходимость введения как минимум двух фигур вытекает из того, что задача писателя - как можно больше затруднять жизнь своим литературным героям, а самые большие хлопоты в жизни нам приносят именно другие люди. Как написал Жан Поль Сартр, ад – это другие.
2. Протагонист, или протагонисты.
Классическая фабула должна иметь легко определяемого протагониста, того, кто находится в центре данной истории и сосредотачивает на себе все внимание. Мы имеем три возможности на выбор: один протагонист, два равнозначных или много. Более подробно об этом мы поговорим в 8-й главе.
3. Проблема, содержащая конфликт.
Если герой достигает цель своих поисков сразу, то никакой повести нет. Поэтому надо придумать ему препятствия – это могут быть другие люди, вещи, события, что угодно, только бы притормозило движение вперед. Фабула – это замкнутый процесс ИЗМЕНЕНИЯ, а всякое серьезное изменение в мире писательского воображения происходит исключительно благодаря конфликту. В истории, которую рассказываешь, факты могут быть следствием счастливого стечения обстоятельств, но если все будет идти так, как хочет герой, читатель очень скоро начнет зевать от скуки. Если серьезное изменение произойдет без препятствий и конфликтов, читатель почувствует себя обманутым – что это за история, в которой нет никаких дверей, закрытых на три замка, никаких неприятностей и трудных решений?
Конфликт не обязательно должен быть глобальным, таким, как, например, война, смерть или разрушение. Трудные решения не всегда являются делом жизни или смерти. Конфликт может быть внутренним, тихим, как в повестях Аниты Брукнер, но без него обойтись невозможно.
Очень многие читают повести для того, чтобы лучше понять жизнь, особенно то, что в ней тревожно, болезненно или непонятно. Первые истории, или мифы, рассказывали как раз в этих целях, и ситуация с тех времен изменилась незначительно. Если мы хотим понять нашу жизнь, мы должны понимать конфликт.
4. Некоторые способы решения конфликта.
Решение конфликта означает, что все важные выборы сделаны, и у протагониста не осталось выхода. Нельзя закончить триллер, если заряженное оружие, которое лежит в шкафу, еще не выстрелило. Надо выстрелить каждый патрон, использовать каждую возможность.
Трагедия заканчивалась обычно смертью, благодаря чему ловко исчерпывались все возможности по крайней мере одного героя. Однако я не советую использовать такое решение проблемы, потому что это - сворачивание в тупик. Смерть, как таковая, не решает конфликта, разве что в общих чертах. Протагонист, оставшийся в живых и находящийся в самом центре конфликта (так бывает в авангардной литературе) заставляет автора задать себе необычайно важный вопрос: развязан ли главный конфликт до конца, или, по крайней мере, в значительной степени? Не исключено, что не удастся на него ответить сразу, особенно, если это был внутренний конфликт героя. Ответ возможен, если мы знаем цель поисков протагониста. Конец может быть счастливым, и Святой Грааль найден, либо трагический, с похоронами всех надежд героя, либо сладко-горький, иронический, остающийся где-то посередине.
Когда выберешь одну из этих трех возможностей, знай, что это еще не конец твоих хлопот, а только возвращение героя до уровня определенного равновесия, даже если этот уровень ниже начального. Пока не будет решен главный конфликт, нечего даже думать о том, чтобы замкнуть фабулу, потому что иначе твои читатели почувствуют себя так, словно кто-то вырвал им последнюю страницу книжки.
Хорошо начать повесть с какого-то события или случайного стечения обстоятельств – очень многие истории начинаются именно так. Но если ты и в ее конце используешь случай, читатель, скорее всего, почувствует себя обманутым. Древние греки придумали театральный трюк, который называется deus ex machina, что означает "бог из машины". Пользовались этим приемом писатели, фабула которых так запуталась, что под конец пьесы только божественное вмешательство могло все происходящее объяснить. Тогда до ушей зрителей доносился скрежет шестерен и скрипение канатов, с помощью которых на сцену опускался актер, играющий роль божества. Оно – божество - изрекало приговор, избавляя человеческих участников игры от всякого рода действий и произнося парочку банальных фраз. В современной литературе аналогом такого приема может быть появление помощи в последний момент, самые разные случайности или болезни, либо пробуждение героини. До сегодняшнего дня я помню то потрясающее разочарование, какое испытал, читая первый раз "Алису в Стране чудес".
"Вставай, милая, - сказала сестра. – Ты никогда не спишь так долго!
Ах, я видела такой удивительный сон! – воскликнула Алиса..."
Ну нет! Как можно было такое сделать! Мне хотелось расплакаться. Ты не имеешь права загнать героя в угол комнаты, а потом вдруг убрать и стены, и пол.

Два традиционных решения.
Есть два традиционных решения, которые следует знать хотя бы для того, чтобы от них отказаться. Одно заключается в том, что инициатива отдается герою. Обычно нам больше нравится, если герой или героиня благодаря своим умениям и ловкости сами доведут дело до конца, а не пришедший спасти их супермен. Это имеет особое значение в случае книг для детей и молодежи, где самостоятельность главного героя особенно важна. Дети любят литературу, которая позволяет им забыть об их подчиненной роли. "Денни, Чемпион мира" - название книги Роалда Дала говорит само за себя.
Другой способ сводится к тому, что в голливудских фильмах называется "обязательная сцена". Главный герой, или протагонист, встречается со своим противником, то есть антагонистом, белый характер с черным, и на последнем ролике пленки разыгрывается схватка на пустой площади. Зрители это обожают до такой степени, что иногда просто требуют такого конца. Примером может служить финальная сцена "Смертельного очарования" - психопатическая героиня Гленн Клоуз первоначально должна была совершить самоубийство, но в конце концов ее пришлось убить Майклу Дугласу.

Источники антагонизма.
Чтобы построить конфикт, надо иметь не только протагониста, но и антагониста. Если никто или ничто не будет вставать на пути главного героя, история о стремлении к цели закончится быстрее, чем началась. Просто-напросто нечем будет заполнить пустоту между желанием и исполнением.
Источники антагонизма располагаются в трех плоскостях:
1. Внутренняя
Внутренний антагонист живет в разуме героя, и приобретает форму неприятных переживаний. Ситуация психологической растерянности обычно проявляется через чувство вины, робости, сомнений, страха, злости и т.д.
Повесть (а так же и новелла) может подслушивать мысли героев, и именно поэтому такая литературная форма чаще всего используется для того, чтобы показать и проанализировать внутренние проблемы.
2. Интерперсональная
Это межчеловеческий конфликт, возникающий из противоположных мотиваций: герой А хочет одно, герой Б другое, и желания эти противоположны. Межчеловеческие конфликты легче всего представить с помощью диалога, поэтому эта вторая плоскость чаще всего появляется в театральных пьессах.
3. Окружающая среда
Такой конфликт может быть физической природы – когда герой находится в ситуации физической угрозы (пылающий дом, нищета, болезнь), либо социальной, и тогда угрозе подвергается его статус (героя отбрасывает окружение, он сам нарушает закон и должен за это заплатить). Конфликты такого рода – это стихия кино ("Ад в поднебесье" о пожаре в небоскребе выглядел бы намного слабее в виде повести, и уж совсем не возможно его представить, как театральную постановку)

Сложность и запутанность
Как заметил Роберт МакКи, отсутствие глубины в повести часто получается из-за того, что конфликт ограничивается одной плоскостью: например, в повести-монологе ничего не происходит, в театральной пьессе люди только ругаются друг с другом, а в фильме все время одна машина гонится за другой, и в этом заключается вся драматургия. Мне кажется, что надолго запоминаются те работы, в которых конфликт развивается на всех трех плоскостях; такими, например, являются "Госпожа Бовари", "Доктор Живаго", "Параграф 22" и т.д.
Акцию нельзя оценивать категориями количественными, а только качественными. Хлипкую фабулу не удастся усилить, добавляя побольше "действия". Если тебе кажется, что проблема эта касается и истории, которую ты описываешь, прервись на минутку и подумай о том, какую плоскость конфликта ты используешь. Если основной акцент делаешь на межчеловеческий конфликт, то вводя дополнительного героя с мотивацией, отличной от твоего главного героя, ты только запутаешь все еще больше. Попробуй к этому подойти с другой стороны: может, пригодился бы какой-нибудь акт насилия (антагонизм третьей плоскости), либо какой-то нервный срыв твоего подопечного (антагонизм первой плоскости)? Такие приемы могут добавить глубины фабуле, благодаря чему она станет не столько запутанной, сколько сложной.

Попробуй это сделать
Не хочешь начинать с нуля? Тогда будь внимательным читателем – многому можно научиться как на ошибках, так и на достижениях других писателей.
1. Припомни себе какую-нибудь любимую историю (это может быть книга, фильм либо пьесса). Что тебя в ней заинтересовало? Перестал ли ты скучать благодаря ней? А может с ее помощью избавился от чувства внутреннего беспокойства? Или эта история каким-то образом сформировала твое восприятие окружающего мира?
2. Какие важные вопросы были поставлены в начале этой истории? Какие дополнительные вопросы появились позже, по мере развития действия?
3. Был ли главный вопрос основан на правиле saspense’а или тайны? А может, появились оба эти вида?
4. В какой степени твое удовольствие от чтения возникало из нахождения ответов на эти вопросы? (Напомню, что речь идет о "Что будет дальше?" и "Как нас угораздило в это вляпаться?")
5. Хотя жизнь редко укладывается в стройную фабулу, очень часто содержит в себе ее зачатки. Оригинальные события часто оказываются источником вдохновения для писателей. Если ты еще не начал работать над своей повестью, попробуй использовать следующий совет.
Вспомни какой-нибудь эпизод из своей биографии, который содержит в себе драматический потенциал. Переработай его любым способом, введи структуральные изменения – например, создай из двух реальных человек одного воображаемого, - а потом запиши это все, как набросок будущей фабулы. Задай себе несколько вопросов:
Кто есть протагонистом?
Какова цель, к которой он стремится?
Идет речь о саспенс или о тайне?
Если бы ты писал повесть – какие вопросы появлялись бы на основе описанных событий? Как можно было бы отсрочить получение ответа на них?
Каковы источники антагонизма и в каких плоскостях лежат?
Закрыта ли фабула, т.е. можно ли на основе представленной информации найти ответ на заданные вопросы, и были ли даны ответы на них?
Произошло ли за время описываемой истории какое-то выразительное и значимое изменение?

Глава 4.
ВОСЬМИПУНКТОВАЯ ДУГА

Каждая классическая фабула должна пройти через восемь фаз, и я называю это восьмипунктовой дугой:
1. Стазис, т.е. начальное состояние
2. Первый импульс
3. Цель
4. Неожиданность
5. Решающий выбор
6. Кульминационный пункт (климакс)
7. Поворот
8. Развязка

Стазис
Это начальное состояние той реальности, что представлена в повести; то, что умещается в выражении "как-то однажды". Это начальное состояние может содержать в себе какой-то уже существующий конфликт, и даже какую-то цель, но кроме этого, это должен быть день, ничем не отличающийся от других. Вопрос, в каком месте начать повесть, иногда представляет собой действительно трудную проблему. Некоторые произведения содержат обширный стазис (например, повесть Вильяма Стирона "Выбор Софии"), другие заставляют о нем только догадываться, сразу в первом же абзаце перескакивая к следующей фазе, т.е. первому импульсу.

Первый импульс
Это событие, на которое герой или героиня не могут повлиять, и по вине которого обычный день превращается в день исключительный. Оно может быть широчайшего масштаба, либо совсем локальным, его важность может не дооцениваться в первое мгновение, но с этого момента герои начинают жить и развиваться. Ранее они существовали как бы в подвешенном состоянии, их кардиограмма выглядела, как прямая линия, и событие это дает первый штрих на линии их пульса.

Цель
Эффектом события, названного первым импульсом, есть определение протагонистом некоей кокретной цели. Когда этот импульс неприятен, целью оказывается возвращение к первичному исходному состоянию; если импульс приятен, целью может быть стремление к его сохранению или еще большему удовольствию.
Цели могут меняться с развитием событий, но в таком случае, более поздняя цель должна поглотить в себя цель прежнюю, благодаря чему поднимается ставка. На пример, история может начаться от стремления найти деньги, которое затем видоизменяется в желание добиться любви, а это в свою очередь превращается в борьбу за выживание.

Неожиданность
Четко очерченная цель – это хорошее начало повести, но, как я уже ранее вспоминал, герои должны натыкаться на препятствия. Во всяком случае, должно случиться что-то неожиданное.
Такая неожиданность может быть приятной, и помочь герою либо героине в стремлении к цели, но намного более важные роли в повести играют неприятные неожиданности. Сюрпризами, которые двигают акцию данной повести вперед, являются, что за ирония, события, тормозящие путь героя к его цели. Неожиданность – это конкретизированный конфликт; его может вызвать другой человек либо какой-то фактор в окружении героя, он может появиться неожиданно, либо как следствие развития событий.
Чтобы сюрприз принес ожидаемый эффект, две вещи должны остаться в равновесии: правдоподобие и неожиданность. Скверно задуманный сюрприз видно за десять страниц вперед, поэтому его легко предвидеть, и скучно ждать, когда же он наступит. И хотя некоторые легко предвидимые неожиданности имеют под собой определенный смысл, - например, я очень люблю гэговские трюки с швырянием тортов, но даже тогда появление одного торта с битыми сливками требует, согласно правилам, чтобы следующий такой торт не оправдал ожиданий читателя.
Однако неожиданность не удастся, если запланированное автором событие вываливается из рамок реальности, созданных самим автором. С такой неправдоподобностью мы имеем дело тогда, когда "добровольное перемирие недоверия" читателя (так определил Колеридж состояние потребителя) поддается слишком серьезной пробе на выносливость. Если сюрприз можно предвидеть, либо он не лезет ни в какие рамки, читатель почувствует себя обманутым, и решит, что автор – никудышный рассказчик.
В то же время сохранение равновесия между этими двумя факторами приведет к появлению той изумительной минуты, когда читатель стукнет себя в лоб и закричит: "Ну конечно! Как я этого раньше не замечал!"

Решающий выбор
Если поставить на пути героя непроходимое препятствие, он уткнется на месте, и история закончится. Если мы хотим, чтобы он шел дальше, надо изменить направление его пути. Чтобы преодолеть препятствие, следует принять трудное решение – то, что мы называем решающий выбор. "Что я теперь должен делать?" - спрашивает герой. "Как я могу с этим справиться?"
Слово драма походит от греческого drama, и означает "акция, действие". Не то, что происходит в результате случайности, и не то, что сделано кому-то другому, но действие людей, поставленных перед препятствием. Какой вид действия должны предпринять наши герои? Они должны совершить выбор, а это значит, что им придется скорее отвечать, чем реагировать. В чем заключается разница между так понимаемым ответом, и автоматической реакцией? В принятии решения – герой или героиня сами решаются, сознательно или нет, на выбор такого, а не другого пути, даже если решение это означает воздержаться от действий. Писатель предполагает, что существует свободный выбор: наши герои могут ошибаться, быть импульсивными, безумными, могут находиться под давлением обстоятельств, но даже тогда они несут ответственность за свои поступки, потому что это не приближает их к цели. Пока герой так или иначе не отвечает за то, что делает, мы имеем дело со случайностью, хаосом.

Кульминационный пункт
Решающий выбор, который вынужден сделать герой, проявляется в виде кульминационного пункта, когда его решение воплощается в реальности. Например: неожиданностью является грабитель, который вломился в чей-то дом, решающий выбор – самооборона, которую предпринимает хозяин, а кульминационным пунктом будет тот момент, когда он врежет грабителю по башке. Иногда выбор и кульминационный пункт соединяются между собой, превращаясь как бы в одно действие, в других случаях между ними может пройти довольно много времени.
Сюрпризы в повести играют важную роль тогда, когда они соединяются с теми трудными решениями, что вынужден принимать герой. Поэтому приятные неожиданности не влияют на усиление динамики фабулы. Следует помнить, что главной темой повести всегда остатается состояние человека: события как таковые интересны лишь тогда, когда в них участвует протагонист. Интрига и напряжение – это результат умелого построения препятствий на пути героев, так, чтобы им пришлось с ними бороться.
Препятствия существуют для того, чтобы протагонист, оказавшись в безвыходной ситуации, был поддан испытанию и в нем произошли какие-то серьезные изменения. Если он все так же стремится к своей цели, надо заставить его совершить решающий выбор (т.е. принять решение в кризисной ситуции), и этот выбор приведет к изменению направления.
Неожиданность, решающий выбор и кульминационный пункт можно описывать на многих страницах, а можно так же легко уместить в одном абзаце. Важно, чтобы конфликт захватил читателя. И хотя акцент в повести может быть сделан на создании климата тревоги или проблеме выбора, кульминационный пункт является тем необходимым элементом, без которого все остальное невозможно. Вершина повествования – так же, как и первый импульс или неожиданность, - имеет характер события, чего-то, что имеет место в конкретном описанном мире. Этот пункт не обязательно должен быть очень зрелищным, но, без сомнения, должен быть заметным. Древние греки запрещали показывать на сцене физические муки человека или его смерть, но этот принцип давно уже никем не выполняется. Если вид повести, которую ты пишешь, позволяет это сделать, то пожалуйста – можешь впихивать в нее разбивающиеся автомобили, кровь, палец, нажимающий на спусковой крючок, и все это не в погоне за сенсацией, а из-за требований большинства сегодняшних читателей. Отказ от кульминационного пункта, или замена его формой рассказа, как это делал Софокл, сегодня может быть принята, как попытка не выполнить данное в начале повести обещание ответить на все вопросы, поставленные твоей историей, причем обещание ответы эти показать.
Однако кульминационный пункт – это еще не конец нашего путешествия. Перед нами еще две ступени, которые надо покорить: первая из них – это поворот, который Аристотель называл перипетия

Поворот
Аристотель определил поворот, как "изменения бега событий в сторону, противоположную направлению действий героя", которые "вырастают из принципа необходимости либо вероятности самого состава фабулы, как результат предыдущих событий". Иначе говоря, поворот наступает в результате событий, прошедших перед этим – т.е. неожиданностей, выборов и кульминационных пунктов.
Можно усомниться, имеет ли кульминационный пункт, который не ведет к повороту акции, еще какую-то цель кроме зрелищной. Зрелищность – это действие для самого действия, эффект для эффекта. Слоны в "Аиде", дорогие специальные эффекты в фильмах, перебор с сексом и насилием – все это примеры такой зрелищности, которую Аристотель поместил на самом конце списка драматических средств. Если на вопрос о задаче конкретной сцены твой ответ звучит: "Да нет никакой задачи, просто хорошо смотрится", то не удивляйся, если читатель примет такую сцену за обман. Уважай интеллект своих читателей, потому что только немногим хватает одного лишь зрелища. И я не имею в виду только литературную фикцию: предоставить читателю повествование, которое укладывается в крепкую добротную фабулу, а не кашу типа "сейчас это..., потом то..., а потом то" не может быть проявлением снобизма.
Если ты собираешься включить в структуру своей повести кульминационный пункт, то следствием его должен быть поворот. Тогда конкретная ситуация из отдельного, ни с чем не связанного события (которое можно удалить без малейшего вреда для повести, что, кстати, вполне может произойти, когда за твою работу возьмется редактор) превращается в событие, решающее об изменении ситуации героя. Некоторые повороты видны сразу (классический поворот – это смерть, наиболее крайняя из возможных изменений в ситуации героя), другие не сразу.
Поворот в твоей истории должен быть неизбежен и правдоподобен. Ничто не может произойти просто так, само по себе, изменения судьбы героя не могут происходить ни с того, ни с сего. Повесть должна развиваться, как жизнь: неумолимо, правдиво и все время вперед.
Впрочем, нельзя путать неизбежное и предсказуемое. Повесть – это не отрезок из жизни: она более упорядочена и более непредсказуема. В повести нет места на предсказуемость, предвидеть можно лишь то, что было до "как то раз..." А дальше начинается драма.

Развязка
Мы уже говорили об этом в разделе 3. Думаю, что уже стало понятно, что то, что я называю "развязка", есть в сущности новым stasis. Наши герои возвращаются как бы в начальную ситуацию, а их кардиограммы снова стабилизируются.

Дуги главные, большие и меньшие

Восьмипунктовая дуга – это классическая драматургическая единица. В литературном произведении можно выделить отдельные составные части, начиная с главных (сама история, как целое), через большие ( в театральных пьессах они называются "акты" и делят историю на три, четыре либо пять частей), до самых маленьких, т.е. сцен. Каждая из этих частей так же должна, согласно классической формулы, содержать в себе последовательно все восемь фаз. Переход от фазы к фазе может быть быстрым или медленным, сохранять ровный ритм или рваный, - это все не имеет значения. Однако если ты неожиданно заметишь, что твоя повесть разваливается на куски, не исключено, что ты как раз пропустил одну из этих фаз. Некоторые ошибки бросаются в глаза – например, отсутствие развязки, другие не так видны на первый взгляд, например, отсутствие четкого поворота в развитии событий. Из всех элементов фабулы чаще всего пропускают выбор.
Итак, элементы, составляющие восьмипунктовую дугу, можно разделить на главные, большие и меньшие. Саму фабулу можно представить в виде запутанной, много раз перекрученной нити.
Правило уменьшающихся петель требует, чтобы значение выборов, кульминационных пунктов и поворотов возрастало по мере развития событий. Если конечный выбор будет менее важен, чем тот, что был перед ним, читатель почувствует разочарование. То же касается кульминационного пункта – в результате получаем антиклимакс, т.е. замедление акции. Важен темп, соединение аллегро с анданте, т.е. акции с ее отсутствием. Надо иметь в виду, что антиклимакс редко удается. Последняя часть "Путешествия в Индию" Е.М. Форстера представляет величайший кульминационный пункт (суд над Азизом), после чего наступает приглушенный (хотя несомненно важный) третий акт, который опасно приближается к антиклимаксу.

Примерный анализ
Чтобы проиллюстрировать показанные выше выводы, проведем подробный разбор некоей известной сказки и посмотрим, как она сделана. Сказки очень часто представляют собой хорошие модели правильно сконструированных фабул: существуют с незапамятных времен и постоянно рассказываются снова и снова, благодаря чему все ненужные элементы давно успели исчезнуть. Я позволил себе разделить сказку на акты.

Джон и фасолина
Акт первый.
Давным-давно жил-был мальчик по имени Джон. Он и его мать были страшно бедными, у них был только маленький домик и корова, которую звали Белянка.
Как то раз Белянка перестала давать молоко.
- Джон, - заплакала мать. – Выхода нет, иди на базар и продай нашу корову.
И Джон пошел на базар. По дороге он встретил удивительного старичка, который предложил купить корову за пять фасолин. Джон не был уверен, что это подходящая цена за корову, но старичок сказал, что фасолины волшебные, и мальчик согласился.
Когда он вернулся домой, мать очень рассердилась. Она выбросила фасолины на двор, надрала основательно Джону уши, и отправила его спать. Мальчик был очень расстроен.
Акт второй.
На следующее утро Джон с мамой увидели, что за ночь из зерен выросло огромное растение до самого неба. Недолго думая, Джон вскарабкался вверх по стеблю, и оказался в удивительном мире над облаками. Он пошел вперед, пока не увидел большой дом, в котором его встретила жена великана. Она накормила мальчика, и спрятала его, когда великан пришел на обед. Но великан почувствовал запах человека, и жена соврала ему, что это пахнет вчерашний ужин. Поев, гигант начал заниматься своим любимым занятием – пересчитывать золотые монеты, пока не уснул. Джон украл у него кошелек с монетами, и удрал не замеченный.
Акт третий.
Прошло какое-то время, деньги закончились, и Джон снова поднялся по стеблю вверх. На сей раз жена великана уже не была так добра, потому что помнила, как он украл деньги. Но Джон убедил ее, что это был какой-то другой мальчик, и она его впустила. На этот раз людоед снова учуял запах человека, и едва не нашел спрятавшегося мальчика. Позавтракав, великан принес золотую курицу, которая несла золотые яйца. Когда великан уснул, Джон схватил волшебную курицу, и бросился бежать. Великан проснулся, но мальчик успел выскользнуть из дома.
Акт четвертый.
Однажды Джон решил снова взобраться в верхний мир. Он знал, что на этот раз жена гиганта его не впустит, поэтому украдкой пробрался на кухню. Великан почувствоал его запах, и вместе с женой начал искать, где он спрятался. Не найдя, великан уселся есть, а потом достал из сундука волшебную арфу, которая сама играла прекрасные мелодии.
Джон подождал, пока гигант не заснет, и украл магическую арфу. Великан проснулся, и погнался за ним. Он едва не схватил мальчика, но тот успел добежать до ствола фасоли, и начал спускаться вниз. Великан полез за ним, но Джон первым добрался до земли, схватил топор, и срубил волшебное растение, а великан упал и разбился.
И все жили долго и счастливо.

Применение восьмипунктовой дуги.
Дети могут концентрироваться очень недолгое время, поэтому в сказках "стазис" обычно ограничивается одной – двумя фразами: "Давным-давно жил-был..." Кроме этого, дети являются читателями непривередливыми, но требовательными: они не желают никаких фонов, никакой дополнительной информации, а только чистую акцию. Поэтому фабула должна начаться прямо с первого импульса: "Белянка перестала давать молоко". День, когда это произошло, не является обычным днем.
Первый импульс действеут как стартовый пистолет, который дает начало бегу с препятствиями, или, иначе говоря, пути к цели, которой в этом случае, является продажа коровы. Цель остается неизменной все четыре акта: Джон жаждет только одного, т.е. денег (либо, по крайней мере, ценных вещей).
Чтобы стремление к цели набрало темпа, надо придумать достаточно сильную мотвацию. Если протагонист (Джон) не будет иметь достаточно сильные поводы преодолеть все препятствия, он просто откажется от бега, когда барьеры станут слишком высокими. Именно поэтому в нашей сказке Джон и его мать живут в нищете. (В конце второго акта они живут неплохо, но только до момента, когда заканчиваются золотые монеты). С этой точки зрения в начале четвертого акта история сворачивает в неправильном направлении: нет повода, чтобы Джон снова рисковал и прятался в кухне гиганта – он ведь обладает неисчерпаемым источником богатства в виде курицы, несущей золотые яйца. Новая мотивация – без разницы: жадность, интерес или тяга к приключениям – уже не являются так убедительны, как нищета, поэтому взрослые в этом моменте могут перестать сочувствовать Джону. Эту историю можно было бы улучшить, сокращая ее до трех актов, отказываясь по крайней мере частично от повторений и вводя вместо них симметричность.
Но Джона ждут еще некоторые сюрпризы.

Сюжетные неожиданности о Джоне и фасолине.
Первая неожиданность – это старик, который встречает Джона и предлагает ему взамен за корову пять магичных фасолин. Если бы Джон встретил человека, который, согласно ожиданий матери Джона, дал ему за корову 20фунтов, конфликта бы не было и не было бы никакой повести.

Неожиданность имеет два аспекта: установление и дополнение.
Установление охватывает необходимые подробности, расположение в тексте указаний так, чтобы видимые в ретроспективе, они появились как сигналы, которые до этого не бросались в глаза. Установление в случае первой неожиданности Джона, как и во всех сказках, очень простое: у героя нет денег, поэтому он должен продать корову.
Дополнение – это момент, когда начинает действовать что-то, что не соответствует нашим ожиданиям: мы думаем, что Джон получит деньги, а он получает фасолины – но не обычные фасолины, а волшебные.
В дальнейшем повествовании неожиданности раскладываются равномерно и в каждом акте их по две: появление гиганта в кухне и последствия совершенного Джоном воровства. Это можно описать следующим образом.
Акт второй: великан входит в кухню и чувствует запах Джона.
Акт третий: гигант начинает искать Джона и гонится за ним.
Акт четвертый: великан ищет Джона еще упорнее и ему почти удается поймать человека.

Протагонист должен преодолевать все новые преграды не имея возможности вернуться в исходное состояние, он обязан становиться перед обличием все более серьезных опасностей и проходить все более сложные пробы характера. С этой точки зрения история о Джоне развивается неплохо. Хорошо сконструированное дополнение может стать для читателя источником огромного удовлетворения. Детям нравится в этой сказке постепенное усиливание опасности, в какой оказывается Джон, а дополнения – в этом случае, открытие присутствия Джона и погоня за ним – в огромной степени напоминают эффекты из множества триллеров для взрослых читателей. Однако, большинство взрослых требуют от неожиданности чего-то большего, чем таких простых эффектов или, говоря конкретнее, две вещи:
1 – показ психики героев
Неожиданность сама по себе дает ограниченный эффект, если ее потребитель не маленький ребенок. Дополнение становится пищей для взрослого читателя, при условии что оно будет иметь более глубокий смысл. На первом уровне значений располагаются герои: если в результате каких-то неожиданных событий мы начнем иначе воспринимать людей, нам будет над чем задуматься. Как они зареагируют? Что они сделают? Ответ на эти вопросы должен помочь читателю намного лучше понять героев, появляющихся в данной повести.
2 – изменения направления фабулы
Фабула располагается на высшем уровне значений. Меньшие неожиданности в повести приносят только ограниченный эффект, но другие могут представлять собой ось фабулы и полностью изменять состояние вещей, которое наступает после них. Такие изменения, как говорил Аристотель, должны нести в себе что-то неумолимое, неизбежное.
Задача расказчика заключается в том, чтобы ставить вопросы, а затем давать правдоподобные, но неожиданные ответы. Вокруг удачной неожиданности можно иногда построить целую повесть. Очень немногие писатели сделали карьеру исключительно благодаря умению выдумывать гениальные неожиданности и стали благодаря этому очень богаты. Их королевой является Агата Кристи. Если любишь, что в кармане постоянно звенят деньги, пощекочи вначале интерес читателя, а затем почеши его как раз там, где нужно.

Решающие выборы в сказке о Джоне и фасолине.
В первом акте решающий выбор Джона – это то, что он решает продать корову; следующие выборы – это воровство кошелька с деньгами, кража несущей золотые яйца курицы и, наконец, кража волшебной арфы. К счастью для него самого, Джон был только жадным мальчишкой, у которого было очень мало воображения, и в связи с этим ему не нужно было задумываться над тем, что делать. А вот примеры действительно решающих выборов из всем известных историй: Ромео, который при виде мертвой Джульетты пронзает себя стилетом; Леди Чаттерлей, которая решает переспать с лесником Меллорсом; Раскольников, который убивает топором старуху – процентщицу. Чем серьезнее выбор, тем больше его драматический потенциал.

Кульминационные пункты в сказке "О Джоне и Фасоле"
Решения, которые Джон принимал, проявляются в следующих действиях:
меньшие: просьба о завтраке, обман жены великана, тайное проникновение на кухню
большие: продажа коровы, кража мешочка с золотом, курицы и арфы
главные: перерубание стебля фасоли и гибель великана

Изменения в сказке "О Джоне и Фасоле"
Джон становится богатым под конец второго акта не случайно, потому что увидев мешок с золотом, решает его украсть, и делает это. Помни, что "драма" означает буквально "действие, акция" - если бы гигант подарил Джону деньги, то не было бы решающего выбора и не было бы драмы. Изменения не должны происходить из-за вмешательства божественных сил.

"Повесть двигается вперед только благодаря конфликту" - Роберт МакКи
.
Что является главным изменением в конце первого акта? В начале истории наш герой является "хорошим сыном", чтобы вскоре стать "сыном нехорошим" - значит, изменение существующего положения вещей на противоположное заключается в переходе от ситуации приязни, расположения, до ситуации неприязни. Помни, что фабула должна быть замкнутым процессом изменения, а важнейшими их них являются изменения внутри героя. Если твой герой или героиня не пройдут ни одного значительного изменения, то останутся они фигурами плоскими, двухмерными.

Что является главным изменением в целой повести? Наиболее ожидаемой трансформацией является переход от нищеты к огромному богатству, связанному, к тому же, еще и властью.

Как пользоваться этими информациями.
Такой подход к рассказыванию фабул иногда не нравится студентам – и в этом нет ничего удивительного. Структуральный подход несет с собой искушение, чтобы считать писателя кем-то вроде инженера мысли, которому достаточно собрать определенное количество элементов, а затем соединить их согласно проекта в единое целое, чтобы появилось летающее устройство – литературная машина. Но повесть не является машиной. Это бесконечно сложные контакты между автором и каждой отдельной страницей, между каждой страницей и читателем. И, хотя идея, чтобы сконструировать фабулу по правилу восьмипунктовой дуги, без сомнения привлечет разумы, любящие порядок, то, однако, власть над текстом, какую мы хотели бы таким образом получить, будет только иллюзией. Потому что повесть, в отличие от машины, есть чем-то большим, чем только суммой составляющих ее элементов. Элементы того, что можно назвать произведением искусства, дают в результате нечто весьма специфическое, над чем мы уже контроля не имеем. Повесть должна каким-то образом создать между своими элементами столько электрической энергии, чтобы двигатель заурчал, винты завращались, а колеса покатились по взлетной полосе. Но как это происходит, для меня остается тайной до сих пор. Я не в состоянии понять, каким чудом удается рассудительных людей в здравом рассудке, как детей, так и взрослых, заставить абсолютно серьезно относиться к тому, что является элементарнейшей ложью, и именно тогда, когда читатели начинают серьезно воспринимать повесть, они переживают эмоции, иной раз такие же сильные, как в настоящей жизни. Я ужасно удивляюсь, когда какой-то из моих читателей, начинает о какой-либо сцене из моих книжек говорить так, словно о настоящем реальном событии.
А значит, как пользоваться этими информациями?
Мне кажется, что они не должны служить для конструирования конкретной фабулы, а быть чем-то вроде меры, которой проверяется повесть в процессе работы над ней. Когда я чувствую, что с моей повестью что-то не в порядке, то проверяю, не пропустил ли я случайно какой-то из элементов восьмипунктовой дуги. Может, это и не является стопроцентным рецептом на бестселлер, но зато поможет тебе избежать тех неприятностей, из-за которых самые блестящие замыслы очень часто обращаются в пыль.

Подъитоживание:
Стазис – Однажды, давным-давно
Первый импульс – происходит что-то необычное
Цель – что заставляет героя стремиться к чему-то
Неожиданность – но ситуация усложняется
Решающий выбор – и это заставляет протагониста принять трудное решение
Кульминационный пункт – влекущее за собой серьезные последствия
Поворот – из-за которого наступает абсолютное изменение ситуации
Развязка – и все живут долго и счастливо ( а может быть и нет).

Попробуй это сделать.

1. Иногда, чтобы начать строить фабулу, стоит себя спросить "что бы было, если бы". Если ты еще не начал писать свою повесть, попробуй сначала выполнить это упражнение, может быть оно тебя вдохновит. Выбери по одному элементу из приведенных ниже категорий ( если любишь трудности, выбирай случайным образом):
герой: штукатур, адвокат, хакер, богатый плейбой, цирковой артист, выступающий на трапеции.
предмет: бритва, карманные часы, фотография, флакон с таблетками, бумажник
место: домик в глуши, библиотека, городская многоэтажка, современная фабрика, заброшенный склад.

А теперь помести выбранного героя (т.е. протагониста) в выбранном месте в какой-то ситуации, связанной с выбранным предметом. Введи в сцену кого-то другого (антагониста). Это стазис. Подумай, можешь ли ты придумать первый импульс, благодаря которому протагонист найдет достаточно мотивирующую цель. Какие проблемы возникнут, как их можно решить?

Если эта задумка окажется интересной, попробуй ее развить, и она окажется зародышем повести.

2. Анализируй повесть в процессе ее создания. Задавай себе следующие вопросы:
Что является первым импульсом?
Какой мотивацией руководствуется протагонист?
Как ее можно переложить на цель?
Нарастают ли неожиданности, выборы и кульминационные пункты по мере развития событий?

3. Пранализируй свою любимую повесть на основе восьмипунктовой дуги.

@темы: филология

---

Илья Варшавский - "Назидание для писателей-фантастов всех времен и народов, от начинающих до маститых включительно"

Юмореска

Трудно перечислить все богатство тем современной фантастики. Тут и разумные растения, и разговаривающие животные, и многое другое, что хорошо известно психиатрам, изучающим тяжелые формы заболевания паранойей.
Количество поклонников научно-фантастической литературы неуклонно растет. Наряду с футбольными болельщиками они представляют собой интеллектуальный цвет населения нашей планеты.
Поэтому фантастику не зря называют «литературой века».
К сожалению, отсутствие теории фантастики значительно снижает продуктивность авторов, работающих в этом жанре, и лишает критиков возможности пользоваться объективными методами оценок.
Прежде чем будет создана всеобъемлющая теория, необходимо систематизировать основные тенденции развития фантастики и хотя бы вчерне наметить научные критерии для определения качества готовых произведений.


а) Выбор имен

Имена героев должны соответствовать их характерам. Если действие происходит в далеком будущем или в иной галактике, то положительным героям дают хорошие имена: Ум, Смел, Дар, Добр, Нега и т. п. (для выбора женских имен могут быть также с успехом использованы названия стиральных порошков).
Отрицательным героям присваиваются имена вроде Смрад, Мрак, Худ, Боль, Вонь. Однако не следует даже самым мерзким типам давать имена, использующиеся в бранном смысле, так как эти слова могут встречаться в лексиконе ученых, особенно молодых, что создает при чтении известную семантическую неопределенность.
Представителям переходных цивилизаций, могущих еще стать на правильный путь, имена даются методом гильотирования. Например, в словаре отыскиваются два самых обычных слова, скажем «стул» и «гравий». Отсекая первые буквы, можно назвать героя Тул Равий. Просто и элегантно!


6) Место действия

Космос — основное пастбище фантастов. Однако использовать его можно только в гуманных целях. Дабы при этом не был потерян элемент занимательности, на отлично вооруженных землян возлагаются высокие функции носителей человеческой морали, утверждаемой при помощи лучевого оружия, аннигиляционных бомб и разрушения пространства. По отношению к особо зловредным существам, жующим звездную плазму, как студень, допускаются и более крутые меры убеждения.
Фантаст вправе рисовать самые мрачные картины, лишь бы герой сокрушенно покачивал головой и произносил длинные тирады о том, что на его родной Земле подобные безобразия уже невозможны. Это называется внесение позитивного элемента в негативную тематику. Часто герой такого рода плохо вооружен и потихоньку смывается с мерзкой планеты, не испытывая при этом никаких угрызений совести. Он выполнил свою задачу, показав читателю, как плохо было бы, если... и так далее.
Во избежание упреков в шаткости позиций автору рекомендуется варьировать обе темы в разных произведениях. Так, например, если в предыдущем он ратовал за полное невмешательство в чужие дела, то в последующем нужно как следует разгромить инопланетчиков всеми подручными средствами, включая шпионаж, диверсию и оружие массового уничтожения.
Ни в одном из этих вариантов не следует приводить сюжет к счастливой развязке, так как это лишает автора возможности написать продолжение. Лучше всего намекнуть, что все придет к счастливому концу, когда рак свистнет. Такая формула устраивает всех. Оптимистов потому, что основной акцент делается на неизбежность хорошего конца, пессимистов же оттого, что они знают цену ракам, знакомы с особенностями их передвижения и даже догадываются, где эти раки зимуют.


в) Время действия и связанные с этим проблемы

Фантасты обычно избегают забираться в прошлое, так как это требует знания истории, хотя бы в объеме средней школы. Поэтому помыслы писателя чаще заняты будущим.
Здесь, как правило, земные проблемы ограничены только внешним антуражем, основное же действие происходит где-нибудь в иных галактиках.
Однако и в отношении этого антуража нет единства мнений.
Как и кем будет управляться наша планета? Некоторые считают, что знание высшей математики само по себе служит залогом высокой государственной мудрости. Вряд ли можно целиком принять эту точку зрения. Спросите, что думает жена любого ученого о практической смекалке своего мужа, и вам станет понятным, чего стоит всемирное правительство, состоящее из одних профессоров и академиков. Поэтому фантасты больше склонны сваливать все государственные заботы на электронные машины. Тогда человечество освобождается от бремени принятия каких-либо решений и может посвятить себя целиком космическим полетам, играм и пляскам.
Огромное значение придается облагораживающему влиянию искусства, в частности музыке.
Правда, проведенное нами обследование знакомых пока не выявило существенных различий в моральном облике обладателей абонементов филармонии и ненавистников симфонических концертов.
Перечисленными проблемами в основном исчерпываются футурологические поиски фантастов, если не считать, что на смену автомобилю придет «мобиль», театр заменится «хеатром», на всех видах транспорта внедрится антигравитационная тяга, а домашнюю работу будут поручать киберам.


г) Научные гипотезы

Научно-фантастическая литература отличается от научно-популярной узаконенным правом опровергать основные законы естествознания.
Совершенно обязательным является опровержение Первого и Второго начал термодинамики. (О существовании Третьего начала автор может и не знать.)
Фантасту дается право доказывать или просто декларировать возможность передвигаться со скоростью, превышающей скорость света, добывать энергию из материи в количествах, превышающих соотношение Эйнштейна, свертывать пространство при помощи мысленных усилий и создавать поля, наименования которых невозможно расшифровать даже при помощи словаря иностранных слов.
То обстоятельство, что предпосылкой к этому служит полный крах всей современной науки, никого не смущает, поскольку мы имеем дело с научной фантастикой, детищем научного прогресса.
Делались попытки сгладить явный триумф победы воображения над законами природы, вводя в текст рассказа дифференциальные уравнения в частных производных — прием явно некорректный и по отношению к собратьям по перу, и к читателям. С подобными тенденциями показывать свою образованность в фантастике следует бороться самым решительным образом.

д) Дельфины

Противники научной фантастики часто заявляют, что она уже исчерпала тематику и существует за счет многократного пережевывания одного и того же. То, что эта точка зрения лишена всякого основания, видно хотя бы из примера вторжения дельфинов в фантастические произведения.
На протяжении всей своей истории человечество сосуществовало с дельфинами, но только недавно, когда они были уже почти истреблены, ученые обнаружили, что отношение веса мозга к весу тела у этих животных выше, чем у человека. Это породило множество догадок о духовном мире зубатых китов и, в частности, афалин.
Если систематизировать все, что появляется в печати о дельфинах, то можно с достаточной степенью достоверности утверждать, что:
Во-первых, дельфины любят людей. Хотя любовь трудно оценивать по какой-либо абсолютной или относительной шкале, все же есть основания считать, что нежные чувства дельфина к человеку несколько слабее, чем у собаки, и несколько сильнее, чем у свиньи.
Во-вторых, дельфины легко дрессируются. Кажется, ненамного хуже морских львов (так как последние обладают меньшим объемом мозга, чем дельфины, то их способности не представляют интереса ни для науки, ни для фантастики).
В-третьих, они разговаривают друг с другом при помощи свиста. Видимо, язык дельфинов по богатству понятий и красочности образов не уступает языку певчих птиц. Однако этот вопрос подлежит уточнению, так как еще никем не составлены ни дельфиньи, ни птичьи словари.
К сожалению, это почти все, что можно сказать в пользу дельфинов. Конечно, по сравнению с прирученными медведями, разъезжающими в модных брюках на мотоциклах, достижения дельфинов кажутся более чем скромными, но фантастам нужно развивать дельфинью тематику, иначе к чему же такой мощный мозг, каким их наградила природа? (Опять-таки здесь имеются в виду дельфины.)


е) Чудовища

Читатель любит все необычное. Чем больше чудищ встречается в тексте, тем лучше.
В настоящее время уже использованы все мифологические персонажи: кентавры, драконы, пегасы, циклопы и даже ангелы, простые и шестикрылые.
Изготовление чудовищ для фантастических произведений может быть осуществлено методом массового производства. Существуют два способа:
Гибридизация. В этом случае создается гибрид самых отдаленных представителей фауны и флоры. Розовый куст с тигриными головами вместо бутонов, девушка с телом змеи, летающие медузы, помесь паука с коршуном. Чем неожиданнее совмещение свойств в таком гибриде, тем выше эмоциональное воздействие на читателя.
Изменение масштабов. Один из самых простых и действенных способов, не требующий особых пояснений. Клоп величиною с лошадь или динозавр, умещающийся в спичечной коробке, открывают неисчерпаемые возможности для создания динамичного, захватывающего сюжета.
Вот, по существу, все основные правила композиции фантастических произведений. Следует лишь добавить, что огромная работа, уже проделанная по систематизации фантастических идей, значительно облегчает писателям выбор темы. Вы всегда можете взять наугад несколько идей и совместить их. Количество возможных сочетаний при этом настолько велико, что хватит еще на несколько поколений фантастов.

© Илья Варшавский

@темы: филология

---

Исаак Бабель

РАБОТА НАД РАССКАЗОМ

Когда я начинал работать, писать рассказы, я, бывало, на две-три страницы нанижу в рассказе сколько полагается слов, но не дам им достаточно воздуха. Я прочитывал слова вслух, старался, чтобы ритм был строго соблюден, и вместе с тем так уплотнял свой рассказ, что нельзя было перевести дыхания.
В рассказах молодых писателей, которые я прочел, дело обстоит лучше.
Рассказы эти хороши тем, что написаны просто. Здесь нет претензий, вычурности, но стиля своего маловато, удара и страсти мало.
Я считаю, что нужно было подробней описать фабрику, больше показать ее специфику, для того чтобы ощущалась присущая ей атмосфера. Конечно, не надо запутывать рассказ всякими техническими словами, но ритмику фабричной жизни следует показать более ярко.
В описании у автора какие-то не свои слова, не им рожденные. Такие же фразы мы уже не раз читали.
Возьмем, например, такую фразу: "Дымились сочные тополя". Ведь это уже было сказано; я уверен, что автор не продумал этих слов. Он не вспомнил как следует описываемого им вечера, его краски, небо. А если бы он подумал об этом, если бы почувствовал всю красоту вечера, то нашел бы неповторимые слова для его описания.
Я вовсе не говорю, что нужно находить такие слова, которыми можно огорошить читателя. Я вовсе не требую особой, вычурности, такой, чтобы все ахнули и сказали: "Написал, мол, такое, чего никто другой не придумает". Но нужно изменять затрепанные образы или дополнять их своими словами.
Мне не нравится и такая фраза: "Мысленно выругала Тоня подругу" - так уже много раз говорили.
Русский язык еще сыроват, и русские писатели находятся, в смысле языка, в более выгодном положении, чем французские. По художественной цельности и отточенности французский язык доведен до предельной степени совершенства и тем осложняет работу писателей. Об этом с грустью говорили мне молодые французские писатели. Чем заменить сухость, блеск, отточенность старых книг, - разве что шумовым оркестром?
Мы не находимся в таком положении. Нам следует искать страстные, но простые и новые слова. А вот такая фраза: "Мысленно выругала Тоня подругу", - несомненно, встречалась.
Возьмите Горького. Изучение его важно, оно много даст для понимания техники рассказа и новеллы. Я говорю о Горьком не в том смысле, что ему надо слепо подражать, а потому, что он создает рассказы, которые при сплаве с ритмом нашей жизни дают изумительные результаты.
Возьмите его маленькие рассказы в полторы-две страницы, они летят, летят как песня. Кто помнит его рассказ "Едут"?
Рассказ "Едут" очень короток. Всем надо его прочесть. Но вернемся к Меньшикову.
Вот у него такая фраза: "Колхоз вырос уверенно и скоро". Слова "уверенно и скоро", может быть, и хорошие слова, но в данном случае они становятся плохими, общими.
Или вот такая фраза: "Прошумела, проканонадила революция". Я люблю новые слова, но это слово какое-то неуклюжее, неудобное.
Или такая фраза: "И когда тоска проходила..." Это не раз повторялось, затрепано. Я должен сказать, что мне в этом рассказе больше нравится то, чего в нем нет, чем то, что в нем есть. В нем нет пошлости - это хорошо, и это чрезвычайно важно.
Я опять вернусь к Горькому. В основе его статей о литературе лежит борьба с пошлостью, являющейся в наших условиях, в условиях нашей литературы, могучим орудием враждебных нам сил.
Мы хотим наши мысли, желания и устремления сделать достоянием миллионов людей. Но если слова и фразы затрепаны, если у автора нет мужественного отношения к словам и фразам, то они превращаются в силу, отравляющую наше сознание. Это важно понять.
Наша литература не похожа на западную, - в частности, на литературу Франции. О чем там пишут? Полюбил молодой человек девушку, - ничего из этого не вышло. Хотел работать - тоже ничего не вышло. В результате застрелился.
У нас пишут не так. Нашему автору - о чем бы он ни писал - совершенно ясно, что дело идет о величайшей переделке людей, о ломке старого мира. И, о чем бы он ни повествовал, он будет говорить именно об этом. А об этом нельзя говорить пошло, что у нас, к сожалению, часто бывает.
Если о революционных сдвигах говорить разухабисто, без чувства ответственности, то тем самым можно только помочь контрреволюции чувств.
Вот этого дефекта в рассказах Меньшикова нет. И это очень хорошо.
Но вместе с тем у него мыслей маловато, нет удара, нет настоящей внутренней мускулатуры в словах. Вы здесь не видите внутренней жизни автора, не видите основы под его словами. Они плавают на поверхности.
Я оптимист в области литературы и уверен, что мы дадим еще не виданные произведения. Они родятся на основе совмещения великолепной техники со страстностью, с ритмом нашей эпохи.
Нам нужны теперь небольшие рассказы. У десятков миллионов новых читателей досуга мало, и поэтому они требуют небольших рассказов. Нужно признать, что у нас романы пишутся слабо. У наших авторов еще не хватает темперамента и своих мыслей на триста страниц. Получаются десятки тетрадей, исписанных механически.
Меньшиков. Скажите, каким путем вы избавлялись от литературщины? Как вы находили свое лицо?
Бабель. В детстве я учился плохо. В семнадцать лет на меня "нашло", я стал много читать и учиться. В течение одного года изучил три языка, прочел много книг. До сих пор я в значительной степени питаюсь этим багажом.
Теперь настало время коренным образом этот багаж обновить и дополнить. В наши дни из писателя, мало знающего, полагающегося на нутро, ничего не выйдет. Конечно, забота о самостоятельности писателя должна быть постоянной.
Только теперь я начинаю подходить к профессионализму. Прежде чем что-нибудь написать, я проверяю себя. Не надо прибавлять к сотням тысяч напечатанных плохих страниц еще одну страницу болтовни.
Вы спрашиваете меня: можно ли написать рассказ в короткий срок? Если вам, например, сейчас скажут: "Поезжайте во Францию и напишите о ней очень быстро хороший рассказ", - вы, наверное, этого сделать не сможете. Но если бы у вас были определенно сложившийся взгляд, жизненный опыт, собственная оценка явлений, вы бы смогли написать такой рассказ.
Представьте себе, что Ленин, который не являлся специалистом-писателем, пожелал бы исследовать быт какой-либо американской народности. Он пошел бы в рабочие кварталы, на фабрики, заводы, в банки, в исследовательские институты и проверил бы свои, всей жизнью накопленные, мысли и убеждения, и именно под этим углом он написал бы так же блестяще об опыте какого-нибудь народа, как писал и другие, знакомые нам исследования.
Меньшиков. Как вы пишете: сразу или работаете подолгу над каждой фразой?
Бабель. Раньше я как бы декламировал фразу за фразой, проверял все на слух, потом садился, писал без помарки и сразу же сдавал в редакцию. Все прежние мои рассказы, которые вы читали, написаны без помарок, можно оказать, по памяти. Потом я изменил метод. Вот пришла мне мысль, и я ее записываю. Затем надолго откладываю. Проходит два-три месяца, опять к ней возвращаюсь, и так это иногда несколько лет продолжается. У меня особая какая-то любовь к переделкам. Есть такие люди, которые напишут вещь и больше не могут ее видеть. У меня иначе: написать мне трудно, а переделывать нравится.
Все то, что я говорю сейчас, можно, конечно, принять к сведению, а работать каждый должен по-своему. Я знаю людей, которые могут писать только при абсолютной тишине. А вот Илья Эренбург любит писать на вокзале. Это все равно что работать рядом с шумящим авиамотором. Все лучшее, что Эренбургом создано, написано в кафе, куда он приходит каждое утро. Великолепный образец высокого профессионализма и стиля в работе дает Горький. Вот у него, мне кажется, учиться надо.
Почему я мало печатал в последние годы? Все старался переломить себя, научиться писать длинно. Затея была гордая, но неправильная. Теперь вернулся к самому себе и выбираю из груды заготовленного материала (у меня хватило вкуса его не печатать) годное.
Работникам в области литературы думать - дело не лишнее, а сейчас в особенности. Нельзя вливать новое вино в старые мехи. Идеям, рожденным пролетарской революцией, идеям нового человека, тесно в кацавейке Баранцевича, Рышкова или Потапенко.
Надо упорно работать и над формой и над содержанием, памятуя о высоком звании писателя в Советской стране.

@темы: филология

---

Что страшнее для женщины невозможность подарить жизнь, создать новое или смерть? И почему мне кажется, что первое нежели второе...даже если второе влечет за собой первое.

Когда-то было очень много разговоров на тему, а вот почему мол мужчин в списках великих гениев, ученых и творцов даже не на порядок, а больше... теперь я понимаю, что все мои ответы были такие второстпенные, как елси бы я причину дождя объясняла только шаманскими бубнами... да просто Женщина творит иначе! Мужчина творит (создает новое) так, как дано ему, Женщина так как дано ей. И создать жизнь и воспитать человека не в пример порой сложнее, чем открыть пару десятков новых законов и напистаь картину или там роман... в конце концов неудавшийя текст можно швырнуть в огонь, а вот выросшего сына в огонь вот так не отправишь...

@темы: заметки о мальчиках и девочках, философские тетради, о человеках

---

18.05.2010 в 11:44

Пишет  Рэттиси:

Что ты сделал для мироздания, как у него образовалась задолженность перед тобой?

@темы: философские тетради, цитаты